что вела к дороге.
Глава шестая
Вскоре он оказался у одинокой сосны, и его не стало видно. Раньше, еще в молодые годы Остапа, рядом с сосной был пень, на который кто-то прибил кованым гвоздем широкую тесаную доску длиной в аршин. Получилась лавка, на которой свободно могло сидеть два таких, как Иван Стецов, человека. Теперь вместо пня остались только торчащие острые, как у сломанного коренного зуба, смолистые корни. Новую лавку никто не стал делать, оставалось путнику или как сейчас Остапу садиться на бруствер окопа и ожидать. Остап спустился в окоп, поставил там корзинку, взглянул на солнце, подумал – опять будет жаркий день, расстелил пиджак, который носил и зимой, и летом, лег на него вниз животом, накрыв голову своим широким соломенным брилем.
Сосна стояла шагах в тридцати от дороги, и кто бы ни проходил или ни проезжал, Остапу он был виден, разве если заспишь, то всякого просмотришь, вдруг такая думка промелькнула у Остапа. А сколько придется ему здесь лежать под солнцем, он не думал, главное – появился бы тот человек, и Остап проговорил про себя те слова, что человек должен был произнести. А с дороги надо было быть зорким человеком, чтобы обнаружить, что там кто-то лежит.
Этим летом Остап первый раз оказался у одинокой сосны, а раньше он здесь частенько останавливался. Это было знаменитое для их деревни место. Смотришь с него на деревню – и видны почти все дворы, а если как сейчас – в сторону солнца, то можно видеть берега Титовки, когда она вытекает из-за леса, что потянулся на восток. А если влезь на самую верхушку сосны, то можно видеть дальние окрестности, и луг, и почти всю речку, что протекает вдоль дороги, и саму дорогу, только мало кому удавалось это сделать. Сосна была толстая, а ветки ее образовывали причудливую прическу почти у самой вершины. Сколько лет этой сосне, пожалуй, в Однобочке никто уже и не знал. Росли здесь две сосны, а одну спилили и остался от нее только сгнивший пень.
А вот быль об этих соснах еще жива, и Остап ее хорошо знал, ему не раз рассказывал эту быль его дед. В общем, это не такая уже и быль, всего-то прошло не больше века, может, чуть даже меньше. Дед Игнат был в артели переселенцев, которая начала здесь землю расчищать от леса и хаты строить. Вел тогда артельщиков Никифор, старший брат Игната, сильный мужик и мастеровой, мало сейчас таких осталось. Вышли артельщики из Гребеней, оставив свои семьи на жен да стариков, а жили те – кто в землянке, кто у родственников, семьи немалые у них были. А что делать, надо было землю себе добывать да хату ставить и двор образовывать. Вдоль речки и повел Никифор, шли неспешно, присматриваясь к земле, лесу, и немало прошли. «Что-то ноги гудят уже, может, передохнем», – пошли такие разговоры среди мужиков.
Ясное дело, время обеда уже прошло, подкрепиться надо, и стали они место искать, где бы походный бивак раскинуть. Вот вышли они на взгорочек, красота вокруг и две сосны стоят могучие, словно сестры, а за ними лес