ходжу не переубедить, только рукой махнул – будь что будет, – но покинуть Насреддина не решился, хотя появляться на глаза мулле ему вовсе не хотелось. Тот обязательно опять возьмется упрекать Икрама в отсутствии религиозного рвения и жадности и грозить ему страшными небесными карами. А что может принести Икрам, если сам едва сводит концы с концами?
ходжа между тем насилу протолкался мимо людей в чуть приоткрытую створку тяжелых ворот и застыл на месте, пораженный увиденным. Икрам последовал за Насреддином и тихонько примостился за его спиной.
Посреди большого двора в тени высокой груши на топчане гордо восседал худой, словно палка, человек в черных одеждах и черной же высокой чалме. Его костлявое подвижное лицо ходило ходуном, а маленькие, глубоко посаженные глазки стреляли в каждого посетителя, казалось, просвечивая его насквозь, вернее, даже не его, а подношения, которые люди один за другим передавали мулле, прося его помолиться за успех в делах и начинаниях, за счастье и мир в доме, за то, чтобы пошел дождь и чтобы он не случился – каждый просил о своем и каждый лелеял надежду, что мулла непременно ему поможет.
Мулла же, беря очередное подношение, долго принюхивался к нему, приглядывался, чаще морщась, нежели расточая ни к чему не обязывающие его обещания. Подарки ему не особо нравились, но, как видно, выбирать не приходилось.
– Да-да, я обязательно помолюсь за твой урожай. Пусть он будет богат! – обещал мулла одному дехканину. – И не забудь, что я тебе поспособствовал!
– Не забуду, мулла, – кланялся ему дехканин, стягивая с головы тюбетейку и прижимая ее к груди.
– Все вы так говорите, а потом забываете, – ворчал мулла, засовывая палец в горшок с маслом и облизывая его. – Немного прогорклое, но ничего, сойдет.
– Нет, нет, оно совершенно свежее! Уверяю вас.
– Э-э! – отмахнулся от него мулла. – Тащат всякое завалящее, для себя же жадничают. Следующий!
– О мулла, – склонился перед топчаном старик, протягивая мулле матерчатый сверток, – помолись за моего сына. Я хочу, чтобы ему сопутствовала удача. Он хочет стать учеником гончара.
– Что это ты притащил? – Мулла придирчиво оглядел сверток, потом брезгливо, двумя длинными паучьими пальцами потянул за свисавший уголок. – Платок? Да еще ношеный! Зачем Аллаху нужен твой платок?
– Но… – растерялся старик, не зная, как ему поступить.
– Ладно, давай сюда! – мулла выдернул из его рук сверток и сунул его за отворот халата. – Будет тебе удача.
– Сыну, – напомнил мулле старик. – Я просил за сына.
– Да, да, и ему тоже. Всевышний сегодня милостив к тебе. Следующий!
И тут ходжа Насреддин сорвался с места и, оттолкнув очередного просителя, бухнулся на колени у топчана и ткнулся головой в землю.
– О великий! – вскричал он, поднимая голову и молитвенно протягивая ладони к мулле.
– Ай! – подпрыгнул на топчане мулла, как раз собравшийся отведать только что подаренного ему плова. Он давно уже манил муллу своим ароматом, но тот никак не мог улучить момент,