align="center">
Руку и сердце
1. Расплата
Я долго не притрагивался к подарку. Даже смотреть на него было больно. Зачем она сшила его? Что за жестокая насмешка? Я вынужден был признать, что не могу разобраться, почему она так со мной поступила. Я не понимал любимую женщину, самого дорогого, самого важного для меня человека. Так, быть может, я заслужил муки, меня постигшие? В конце концов, кто я? Что я? Странное, неправильное существо – и люблю тех, кого мне любить не положено? В самом деле, стоил ли я любви? А того, чтобы обрести счастье?
Такие мысли неотступно преследовали меня. Мне было больно задавать себе все эти вопросы: я знал, как горьки и неизбежны ответы на них. Моя жизнь потеряла привычные смыслы: слишком глубоко я разочаровался – в женщине, которую любил; в любви, оказавшейся всего лишь глупой иллюзией и самообманом; в себе самом.
Совершенно обессиленный, я почти несколько дней напролёт не покидал комнаты и просто лежал на постели. Желаний не было, кроме, пожалуй, одного – умереть. Но я запретил себе выходить из своего убежища, а в нём не видел ничего, что помогло бы осуществить такой страшный замысел. Разве что семипроцентный раствор: запас у меня оставался изрядный.
Меня трясло в предвкушении: скорее ощутить, как игла упруго прокалывает мою бесчувственную каучуковую плоть и входит внутрь. Стягивание руки жгутом, холод металла и натяжение кожи расслабляли мои накопившие напряжение, дрожащие плечи. И я забывался, уходил в мир исковерканных образов, потусторонних видений, таинственных галлюцинаций. Да и что есть наша жизнь, как не одна большая галлюцинация? В настоящем можно столкнуться с ложью, предательством, жестокостью и равнодушием, а в мире грёз, в мире фантазий ничего этого нет: там ты один и никто не может сделать тебе больно.
Но за всё приходится платить. После краткого, мутного забвения я вновь возвращался в реальность, и все переживания, от которых я пытался спрятаться, обрушивались на меня с умноженной силой. Чем успокоеннее и беспечнее я чувствовал себя в моменты транса, тем большей катастрофой оборачивалось пробуждение. Пылая от непрекращающейся головной боли – а она, казалось, иррадиировала по всему телу, будто распадающемуся на куски, – я походил скорее на вырванное из почвы, пожухшее растение, чем на человека. Сами собой из глаз текли слёзы, так что веки мои в конце концов начали опухать и гореть. Подумав однажды, что холодный душ хоть немного облегчил бы мои муки, я решил выйти из комнаты.
Едва я открыл дверь, миссис Хадсон, словно хищник, почуявший жертву, подступила ко мне.
– Мисс Холмс, как вы себя чувствуете? Послать за врачом?
– Нет, всё в порядке.
– Вы, наверно, голодны. Совсем ничего не едите.
– Спасибо, у меня нет аппетита.
– Но замóрите же себя! Ей-богу, как живой труп, смотреть страшно, а ведь такая красавица…
Мне было больно.
– Прошу вас, не говорите со мной.
– Господи, отчего же не говорить?! – всплеснула она руками.
– У меня сейчас