временем стулья. Под подошвами дыбился заскорузлый линолеум. Дверь в предбанник была приоткрыта, и на дверном стекле зыбко проступило вдруг «ЛИТО». Буквы дрожали, плыли, извивались…
Уборщица толкнула дверь, и отражение исчезло. Я обернулся и увидел настенную табличку, где было крупно выведено «ОТИЛ». А ниже – помельче – расшифровка аббревиатуры. Что именно – при таком освещении разобрать было трудно. Прочиталось как «отдел теней и лавров». Я помотал головой и нацелился подойти поближе. Но тут из кабинета позвали…
* * *
Перекладывая с места на место старый бумажный хлам, я всё чаще натыкаюсь на поблекшие листки со стихами (то ли своими, то ли своих тогдашних приятелей), обрывками умозаключений ( ну и заносили меня, однако), цитатами (бог весть из кого и откуда) и прочая, и прочая. Почему вдруг они стали то и дело попадаться мне на глаза? То ли флюиды всей этой истории таким вот образом ориентируют зрение? То ли словам время от времени просто необходимо быть прочитанными?
* * *
Икел держал в руках папку. Картонную, обтрёпанную, с завязками. На ней крупными буквами были нацарапаны имя и фамилия неведомого сочинителя. Карандашом, блёкло, без нажима. Чтоб стиралось легко. Мало ли их, авторов-то?
На всех папок не напасёшься…
Он шёл медленно, мягко, беззвучно. Улыбался чему-то мечтательно. Оглядывался с интересом по сторонам. Цепко – но и беспечно, весело, играючи. Словно желал что-то высмотреть – но и не обнаруживая, не огорчался. Потом остановился, поднёс папку к глазам – чтобы напомнить себе, чья там писанина – задел небрежными пальцами тесёмку… И листы рванулись во все стороны, взмыли розно, замелькали полями. Облако их ширилось вокруг Икела, бурлило, пенилось. Заслоняло слабую улыбку его, заострившиеся черты, невесомую фигуру…
Я увидел вдруг что под ногами у него ничего нет – ни земли, ни камня, ни мостка… Одно только облако многокрылое. Вот-вот и он провалится в тартарары, сгинет, исчезнет без остатка… И поделать тут ничего нельзя. Но нужно, чтоб он знал. И тогда…
Я заорал. И проснулся. На придвинутом к диване стуле валялись листок бумаги с неоконченной фразой, ручка, часы. Всё как всегда. И возможно ли что-то ещё?..
* * *
С этими бесконечными шастаниями в участок надо заканчивать. Пожаловаться куда-нибудь что ли?.. В любом случае нужно бороться. А что делать? Иного выхода не просматривается. Только помнить следует, что борец всегда проигрывает. Или в прямом смысле. Или – всецело растворяясь в борьбе и в ней побеждая – теряет себя изначального. Так что куда не пойди – либо коня потеряешь, либо смерть найдёшь… Твоё – лишь дни этого пути скорбного. Но истуканом стоять значит отрекаться и от этого краткого времени. Но когда слышишь, что время – это всё, не торопишься отчего-то согласно кивать головой.
* * *
Бог негромко подсмеивается над нашими упованиями, щурится в усталой улыбке, очи всевидящие в щели превращает… И чем беспощаднее жажда, тем больнее аукается несбывшееся. А без