за сутки до родов. Те сидели с ней и, как могли, успокаивали.
Потом, лёжа у корзинки с новорождёнными котятами, положив ладони на тёплые пушистые тельца, Агнесс и Юрась впадали в глубокий сон и переносились в благодатный мир богини Бастет. Этот сон приносил им обновление и заряжал светлой энергией.
С каждым новым потомством Пудры тёмная сила слабела и отступала.
Котята Пудры всегда были красивыми и крепкими.
Каждого котёнка Агнесс отдавала в надёжные руки.
Пудра это чувствовала и любила хозяев всё больше и больше.
Маленькие оборванки ушли, оставив в руке Агнесс меховой комок.
Котёнок был тяжёлым и холодным, вобрав в себя ужас последних суток.
Агнесс поставила котёнка перед Пудрой. Заискивающе глядя ей в глаза, котёнок издал мелодичное мурлыканье. Пудра зашипела на него. Котёнок наделал от страха маленькую лужицу.
– Назовём его Паганини, – сказала Агнесс.
Пудра с возмущённым недоумением посмотрела на хозяйку.
Котёнок потупил взгляд, увидев своё жалкое отражение в глазах породистой красавицы кошки.
«Кургузая шубка, плебейская мордочка, хвостик, как у мышки. И ты хочешь, чтобы я его приняла?!» – Пудра фыркнула и гордо удалилась.
Зато котята очень заинтересовались незнакомцем, приняв его за живую игрушку. Они стали весело тузить Паганини.
Их было четверо – Сальса, Джексон, Шанель и Босс. Двухмесячные сорванцы были в два раза больше Паганини. Рисунок на их пушистых трёхцветных шкурках был изысканным и замысловатым. Они чувствовали себя вполне готовыми к взрослой жизни – давно научились ходить в лоток с песком и есть корм для взрослых кошек.
– Покатай меня! – Джексон сел верхом на Паганини. Тот прижался к полу.
– И меня! – весело крикнула Шанель.
– И меня! – крикнул Босс.
– Все прочь! Он моя игрушка, – деловито сказала Сальса, самая крупная и сильная из всех котят.
Она перевернула Паганини на спину и, сев верхом, обильно помочилась на него. Потрясённый Паганини встал на дрожащие лапки, обтекаемый мочой, и горько заплакал.
– Вы что это вытворяете?! – прикрикнула на котят хозяйка. – Придётся тебя, друг, помыть.
Хоть и вода была щадяще-тёплая, и шампунь самый мягкий, несчастный Паганини вопил так истошно, что сердце Пудры дрогнуло. Она обеспокоенно металась по ванной, а потом принялась облизывать и кормить вымытого страдальца.
Два часа сосал он молоко, пока не высосал всё до последней капли. Кошка поднялась, а он волочился за ней, присосавшись, как пиявка. Агнесс наполнила блюдце взбитыми сливками. Паганини влез в сливки, как пчёлка в белую розу.
Немного успокоившись, он заснул на покрытой полотенцем грелке.
– Ой какой пуфик мягонький!
Джексон плюхнулся на спящего Паганини, тот вздрогнув, проснулся. Котята снова принялись играть с ним, как с живой игрушкой.
Шкаф стоял в углу спальни. Он был тяжёлый, на низких подпорках.
Паганини юркнул под шкаф. Котята бросились следом, но они были слишком