чем обусловливалась это движение – обонянием ли, или ощущением тепла, или положением, в котором он находился.
Движения членов и туловища у него были долгое время неопределенны, бесцельны и обыкновенно производились повторно, с тем, однако, исключением, что он уже очень рано, а именно еще до сорокового дня, умел подносить свои руки ко рту. Семидесяти семи дней он схватывал правой рукой рожок (которым отчасти кормили его) и не хотел брать его левой рукой, хотя я и пытался всунуть его туда; только неделю спустя он стал брать рожок и левой рукой, так что правая рука на неделю опередила левую. И все-таки этот ребенок сделался впоследствии левшой, без сомнения, вследствие унаследованной привычки, так как его дед, мать и один брат были и есть левши. Будучи в возрасте между восьмидесятью и девяноста днями, он брал в рот всякого рода вещи и две или три недели спустя умел это делать с некоторою ловкостью, но нередко прикасался сначала предметом к носу и только потом уже тащил его в рот. Если он брал меня за палец и тащил его в рот, то сосать его мешала ему его собственная рука, но на 114-й день он уже настолько научился управлять движением своей руки, что мог брать в рот кончик моего пальца. Такое действие не раз повторялось и, очевидно, было не случайным, а обдуманным. Обдуманные движения рук также значительно опередили движения туловища и ног, хотя ненамеренные движения последних уже очень рано были попеременными, как при хождении. Четырех месяцев он часто внимательно смотрел на свои собственные руки или другие близкие предметы, причем он сильно сводил глаза, вследствие чего он нередко страшно косил. Когда ему было 132 дня, я заметил, что если какой-нибудь предмет поднести к его лицу столь же близко, как его собственные руки, то он пытался схватить его, нередко не успевал в этом; с отдаленными предметами он не делал подобной попытки. Едва ли можно сомневаться в том, что сведение глаз служило ему указанием, и он начинал двигать руками. Хотя это дитя, как видим, начало очень рано пользоваться своими руками, но оно не обнаружило в этом отношении никакой особенной способности, так как, будучи двух лет и четырех месяцев, оно держало грифель, перья и другие предметы с далеко меньшим искусством, чем его сестра, которая в то время была только четырнадцати месяцев и обнаруживала большую естественную наклонность к целесообразному пользованию различными вещами.
Было бы трудно решить, когда в первый раз проявилось у него чувство гнева. На восьмой день у ребенка уже нахмуривался лоб и кожа вокруг глаз складывалась в складки перед тем, как он думал закричать, но это обстоятельство можно приписать боли, а не раздражению. Когда он был десяти недель, ему раз дано было несколько более обыкновенного холодное молоко, и, пока он сосал его, лоб у него был слегка нахмурен, так что в эту минуту он имел вид взрослого человека, который не в духе, потому что ему приходится делать что-то неприятное. Когда ему было уже около четырех месяцев, а может быть, еще и меньше, то нельзя уже было сомневаться в том, что