Больше таких похождений, как у нас были, не предвидится. Как дела у тебя? Как учеба? Как на лиричном фронте? Пиши, друг, чаще и чистосердечней! На прощанье горестно склоняю выю, окропив стопы твои слезьми разлуки. В немом отчаянии бросаюсь на твою шею! Пиши, друже! Вектор».
Повздыхав, сел я за ответную цыдулку, радуясь мысли, что не оборвались корешки, повязавшие меня с Уралом.
Молодые люди! Отвергайте работу, которая требует физических усилий и не сулит ни выгод, ни льгот.
Соглашайтесь только на сидячую работу – и не меньше, чем за тридцать тысяч долларов в год.
Мушкет и Дикарка бок о бок стояли у двери и смотрели на меня: «Хозяин! Выпусти нас на волю, в пампасы!»
Выпустил и застрял у мольберта, чтобы смахнуть пыль и сунуть в керосин засохшие кисти. Месяц прошёл, как не подходил к холсту. Дрискин, мой сосед из «новых русских», купив две картины, отказался от этой. Показалась слишком простенькой: облачное осеннее небо, вдали обрыв с голыми деревами и чайки над сине-зеленым прибоем, взлохмаченным пеной. Да, слишком просто и… пусто. За что платить баксы? Послал Прохора Прохорыча куда подальше, но и за кисти не брался. Отбил охоту, паразит! Тяжек хлеб живописца, особенно во времена перемен, ломки и крушения прежних идеалов. Теперь каждый требует подать ему своё, собственное. Без апробации обкома-парткома. Но «каждый» редок. Что ни говори, как ни ругай нынешних нуворишей, а появление по соседству с тобой такого Дрискина иногда оборачивается благом: нет-нет, да и перепадёт от дельца на кусок хлеба с маслом.
Колька Орёл, если дожил до нынешних времен, наверно, забросил былую подёнщину и переключился на более доходный бизнес. Да, учитесь не только учиться, но и зарабатывать на хлеб… Мы с Мудраком зарабатывали. Если подворачивалось вдруг что-то стоящее, никогда не отказывались от халтурки. Однажды, помнится, нас занесло в Слободзею.
Работа – классический набор из репертуара Орла: портреты членов Политбюро, задник для сцены совхозного клуба, плакаты с цифрами достижений в построении социализма. Много чего. Кормили нас не на убой, но голодными из столовки не уходили, вечером – ведро, а может, и два, вина из местных погребов. При расчете поторговались, но уступили и щедро отслюнявили кредиток. При расставании налились кислятиной до горла и по-купечески рванули в Кишинёв на такси. Петька веселился и декламировал Нэша и Уолта Уитмена, Маяковского и ещё кого-то из нынешних. Потом вспомнил Одессу и предложил прокатиться к «маме», чтобы повидаться с некой Лорой и что-то прояснить в запутанных отношениях с этой девицей.
– Пе непринс де весте! – засомневался я. Мол, неожиданно.
– «Медлить в деяньях, ждать подаянья, хныкать по-бабьи в робости рабьей – значит вовеки не сбросить оков!» – ответил цитатой Петька.
– В деяньях, по-моему, мы не медлили, – возразил я, – но если ты из-за какой-то