затянулась, и только вечером, когда все разбрелись, я остался один, пытаясь вспомнить, когда же исчез Мудрак. «Наверно, удрал к этой… к Лорке, – решил я. – Но Бог с ним – для того и приехал».
Возбуждение улеглось, но душа моя, взъерошенная выпитым и чего-то хотевшая, требовала иного завершения дня.
Для начала позвонил Яновским.
Бетта Михайловна сказала, что Юлик и Кира ушли в кино, спросила, как подвигается учеба. К себе не пригласила, да я бы всё равно отказался. Всему есть предел. Гостеприимству тоже. Выручили в трудную минуту, чего же ещё? У Юльки своя жизнь, у Юльки есть Кира. Интересно, как у неё подвигается учеба? Я так и не увидел ни рисунков её, ни живописи. Спросил перед отъездом в Кишинёв, как, мол, дела, а она по мне, как дубиной, врезала непонятным стишком:
Было супно. Кругтелся, винтясь по земле,
Склипких козей царапистый рой.
Тихо мысиков стайка грустела во мгле,
Зеленавки хрющали порой.
Это мне тогда «было супно»! И «грустел» я тогда и «хрющал». Это мне предстояло мотать в Кишинёв, «винтясь по земле», а ей одна забота – учись в стайке «тихих мысиков» и горя не знай!
Я и не заметил, как оказался на Приморском бульваре. Морской вокзал. Пассажирский лайнер у причала. Белый, ярко освещенный. На трубе, точно повязка дружинника, алая полоса, на баке мачта с «вороньим гнездом», у грузовых стрел копошатся мариманы – жизнь! Н-да, блеск и нищета куртизанок… Это, похоже, старушка «Победа». У «Нахимова» две трубы, а у «Абхазии» бак и ют гораздо короче. «Россия» похожа на неё, но её обводы более округлы, чем у «Победы», которая выглядит угловатой. Зря, наверно, я уволился из Мурмансельди…
«Зря? Нет, вряд ли. При желании можно вернуться на круги свои, а училищный диплом пригодится – мало ли! – Размышлял я, глядя на возню матросов теперь уже возле вываленных шлюпбалок. – А если честно, вот же твоё настоящее! На палубе».
Будто наяву, увидел я свои руки на дубовых рукоятях штурвала, увидел картушку компаса, подсвеченную едва-едва. Она качнулась, курсовая черта поползла в сторону – указала на иные миры, на далекие страны и чужие города, правда, слишком похожие на те, что описывали – бесподобно! – Александр Грин и даже ранний Паустовский. Они-то в каком-то смысле и понудили меня бросить училище и податься на севера. Правильно ли я тогда поступил? Кто его знает. Но справимся у Нэша: «Есть люди, которым я от души завидую, и которым легко по жизни шагается: эти люди делают все как полагается». Такими строчками пиит начинает стихотворение «Это удовольствие не для меня». А потом и соответствующий вывод: «Люди, которые делают всё как полагается, должно быть, умеют довольствоваться малым и жить в своё удовольствие – завидное умение! И я день и ночь мечтаю о том, чтоб во мне было чуть побольше от них – или чтобы их было чуть поменее». О том же мечтаю и я. Что может быть скучнее «правильного» человека! Походить на Кольку Орла? Упаси Боже! Да и Гришки – Копий и Коврига –