поворачивал в необходимое ей русло.
– Это хорошо. А у меня вот первый день занятий прошел. Полный отстой.
– ммм
– Помнишь, я рассказывала тебе про Оливера Каэрта? Мой одноклассник. Этот *censored* сегодня…
Келен долго ждала ответа на это неожиданно длинное и развернутое сообщение, в котором появилось вдруг все: горечь, обида, одиночество, безысходность. Ей не требовалось многого, простого «Не переживай, все будет хорошо» было бы достаточно.
– слушай, я кажется доходчиво все объяснил в прошлый раз. меня не интересуют твои однообразные проблемы. может интересовали раньше, но сейчас нет. у меня своих забот по горло, хочешь верь, а хочешь не верь. мне между прочим ничуть не лучше чем тебе, но я же не плачусь об этом ежесекундно? забудь о своем оливере и перестань делать и себе и мне мозги. сто раз я уже слышал о твоем папаше. мне его жаль, и тебя жаль, но пора уже придумать что-то новое. ненавижу, когда мое внимание используют в целях самоподдержки, я не жилетка для нытья. или я тебе друг, с которым есть о чем поговорить, о фильмах например, или тебе лучше мне не писать.
Келен прочитала сообщение дважды. Внутри нее все дернулось и мертвенно затихло. Она закрыла ноутбук, сняла через верх рубашку, накинула на плечи плед и села на кровать, обхватив колени руками.
Тишина в доме стояла ужасная, даже со второго этажа слышался ход часов. И в этой тишине Келен услышала кое-что.
Она была одна. Совершенно одна.
В солнечном сплетении разлилась тупая ноющая боль. Келен глубоко вздохнула.
И, уткнувшись лицом в колени, зарыдала.
Все стало хуже некуда. Ей не удалось выздороветь за эти два года. И теперь она не знала, что ей делать дальше. Что делать? Что делать, если нет ни стремлений, ни целей, ни друзей, ни любви, ни радостей, ни смеха, ни удачи… ни семьи.
Те самые «два года назад» начались именно с него, с отца Келен, Альфреда Фаэра. В те времена, бесконечно далекие, все было иначе. Миссис Фаэр чаще улыбалась и находила с дочкой общий язык, в доме всегда оставалось тепло и уютно, на кухне пахло едой, а не мусором, телевизор развлекал, а не заглушал. А сама Келен была не в пример беззаботнее и жизнерадостнее, как и подобает обычному ребенку.
Все изменилось в один миг, точно по щелчку чьих-то уродливых пальцев, которые Келен при случае с удовольствием переломала бы один за другим. Однажды вечером мистер Фаэр не вернулся домой в положенное время. Келен ждала его час, и два, и три, но на пороге никто не появлялся. А ближе к полуночи им в дверь позвонили люди в полицейской форме. Миссис Фаэр пыталась прогнать Келен наверх, но девочка не поддавалась. Вид полицейских пугал, их поздний визит не предвещал ничего хорошего. Сердце Келен прыгало где-то в глотке так, что дышать было трудно.
Когда она услыхала это слово, мир остановился. Около двух дней он не двигался, несмотря на то что вокруг все кипело и горело, подгоняемое горестными стонами и криками; она не реагировала, не думала и ничего не чувствовала. А после похорон, когда Келен осталась наедине с собой в ее комнате, мир рухнул. Девочка