сказал Шай, – лет так в шестьдесят, чтоб не превратиться в дряхлого старика. Куплю самый классный мотоцикл, разгонюсь до двухсот и врежусь в стену, так чтоб моментально умереть.
Ирис прыснула, настолько непроизвольно, что задохнулась дымом от своей сигареты, закашлялась сквозь смех.
– Вы, мальчики, такие глупые. Тебе в шестьдесят лет так жить захочется. Дети вырастут, денег будет куча, здоровье, если не попортишь, – живи себе, на внуков смотри. Сменишь жену на молоденькую и айда в кругосветное путешествие.
– Конечно, в шестьдесят лет я буду ходить к земле принюхиваться, привыкать, – упрямо надув губы, процедил Шай.
– Вон, их прабабушке девяносто было, – Сура махнула в сторону Нои с Даной. – Растила внуков и правнуков. Тебе неинтересно? Даже если придется парализованной лежать десять лет, я хочу жить.
– И чтоб кто-то подгузники менял, – бойко съязвил Шай.
– Медсестра. Какая, на фиг, разница? Страховку сделай, и будут тебе менять подгузники. Это несущественно рядом со святостью жизни.
– А, забыл, что ты христианка, – улыбнулся добро Шай и подмигнул.
– И как мы пришли к этой теме? – раздраженно спросил Ори. – Все это от вас не зависит. Что с вами случится и когда – одному Ему известно. – И Ори воздел глаза в небо и указал туда же пальцем: – Пути Его неисповедимы, что вам написано, то и будет.
Ирис, не любившая разговоры о Боге, не смогла удержаться от сарказма:
– Хорошо тебе, Ори, у тебя есть Он. – Ирис картинно воздела в небо глаза и палец. – На него все можно свалить, ответственность за свою судьбу, а самому превратиться в безвольную медузу.
– Он есть не только у меня, и у тебя, и у всех. – Обычно Ори не занимался миссионерством, зная, что это отталкивает, да и рос в семье, которая никогда никому не навязывала свою веру. Ори строго придерживался правила: не лезь! Но сейчас, находясь в светском доме, готовящемся к религиозному обряду, он чувствовал на себе всю ответственность представительства верующего сословия. И еще слова Шая напугали его. Так кощунственно звучали его слова, так пренебрежительно по отношению к самому важному, в понимании Ори, – праве жить.
Ирис, ярой противнице религиозного движения, только это и надо было:
– Он есть там, где это надо сидящим сверху и зарабатывающим на нем деньги и голоса на выборах. – Глаза ее загорелись, в них полыхала ярость, с которой она не совладала, ярость, вызванная средневековьем и темнотой. Она не могла мириться с тем, что религия в демократическом государстве имеет такое огромное влияние. Это одно из редких явлений, способное возбудить в Ирис жгучие эмоции.
Ноя, убаюканная мерным покачиванием качелей, устремила в небо свои голубые глаза, еще немного воспаленные. Розово-воспаленный закат утопал в голубом небе.
– Ори, мы не строим планов, просто мечтаем, фантазируем о том, как было бы идеально закончить жизнь. Я бы