ребят, ни мечты о Венке. Ни Артема. Больничка будет для слабоумных. А Юму-то что он скажет?!! Юму-то?!!!
Артем наклонился, опершись руками о низкую парту. Присвистнул, поглядев в бумагу перед Даем. Потом еще наклонился и поцеловал в макушку, тихонько спросил:
– А ты ел сегодня? А ночью спал?
Дай помотал головой. Артем так же тихонько позвал:
– Давай домой. Где твоя одежка? Иди одевайся.
Дай опять помотал головой. Он так и не отрывал глаз от прочерков по плаванию и музыке. Он-то знал, что это неправда, что он поплывет, если его бросить в воду. Он же поплыл тогда… И еще он знает ноты…
Артем будто прочел мысли. Выпрямился, положив ладонь ему на голову. От ладони шел нежный-нежный холодок, и вокруг становилось чуть светлее. Артем вполголоса сказал кому-то очень спокойно:
– Эти оценки не соответствуют действительности. Мальчик, который высчитывает оптимальные взлетные треки и играючи управляется с пилотскими интерфейсами, не может иметь ноль по арифметике. Чушь это все. И плавать он умеет, и рисовать. И уж читать он точно умеет.
Артему тихо возражали, показывали исплеванные красными исправлениями работы. Стыдно. Он растеряно посмотрел по сторонам – и увидел на полках эти музыкальные штуки. Разве попробовать? Он ведь всегда слышит, как надо правильно петь, ну и что, что сам петь не может… Ноты знает. Никто из ребяток не знает – а он знает… Эти простые штуковины не слишком похожи, конечно, на синтезатор, что у Юма на корабле, или на маршевый пульт, но ведь октавы везде одинаковые. Тихонько он встал, подошел к ближайшей полке и положил руку на инструмент, оглянулся на Артема. Взрослые замолчали. Артем спросил:
– Достать?
Дай кивнул.
Артем подошел и переставил инструмент на парту, нажал какую-то кнопочку, включая. Засветились индикаторы. Клавиши были чуть шире, чем Дай привык, но их было не больше, чем на маленьком игрушечном. Он сообразил, где что, проверил одну октаву, переключил тональность, глубоко вздохнул, перестал дышать и одной рукой начал ту тихую волшебную песенку Юма, которую любил больше всего и нотки которой подобрал без ошибок – только получилось так пронзительно и точно, что он едва не бросил клавиши. Но удержался, подступил ближе и заиграл увереннее. Неужели получилось? И что, можно вот просто так взять и сыграть это чудо? Он даже забыл, где он, нотку за ноткой воспроизводя то, что звучало внутри, разволновался, почему-то подкатили слезы – он удержался, не заплакал и не сбился. Доиграл.
Артем наклонился и заглянул в лицо. Дай быстро улыбнулся, чтоб не заплакать; заметил остальных больших, не различая, впрочем, их лиц; вздохнул и обеими руками небрежно сыграл начало отрывка той симфонии, что слушали вчера на уроке, очень, кстати, похожую на систему аккордов разгона маршевых двигателей (сто раз слышал, как Юм разгоняет корабль, да и сам играл: Юм давно много всего такого велел выучить) – сколько помнил. Нечаянно сбился – плач внутри помешал – все бросил, повернулся и уткнулся в Артема,