художник, молодой, но бородатый. Художник числился по тарифной сетке тоже инженером, хотя в его обязанности входило только рисование – требовались плакаты, демонстрирующие успехи лаборатории всяким комиссиям, и, в последнее время, добавилось оформление предпраздничной стенной газеты. В его каморке и собиралась перед выпуском газеты наша редколлегия. В ней активно работал еще один сотрудник, некий N. Он так же слегка рисовал и писал короткие остроумные заметки, подтолкнув и меня к сатире и юмору. А я быстро освоила жанр – вроде бы пишешь ни о ком конкретно, а всем понятно о ком. И вскоре мои опусы, размером в две-три машинописные странички, стали изюминкой нашей газеты – в день ее выхода перед статьей всегда кучковались читатели.
Однажды мы с Маринкой чуть не поссорились по поводу оценки нашей общественной деятельности профсоюзным органом. Ее наградили редкостной экскурсионной поездкой в старинный городок, а мою персону вовсе не заметили. Помню тот разговор с подружкой. Она, привычно оживленная, по-прежнему рыжеволосая – в то время молодые женщины волосы не красили – подбежала ко мне в коридоре и объявила:
– Галочка, ты не обидишься? Мне выделили профсоюзную путевку на экскурсию, как награду за работу в редколлегии.
– А для меня не нашлось еще одной? – сохраняя невозмутимый вид, отозвалась я.
– Вторую путевку отдали N., – она назвала фамилию третьего члена редколлегии.
Стою озадаченная. Старший научный сотрудник N. – тоже человек достойный, наделен всяческими талантами и работает в институте втрое дольше, чем суммарно мы с Маринкой. Так что крыть нечем. Да и не только меня обошли, но и художника.
– Вы вдвоем поедете?
– Получается так, – радостно заулыбалась Маринка и, понизив голос, добавила. – Понимаешь, Галочка, он симпатизирует мне и к тому же разведен!
– А как же Вадик?
– Что Вадик? Ему ни жена, ни я не нужны. Он последнее время совсем с катушек съехал, почти не просыхает.
Разговор окончился мирно, хотя легкий осадок в душе остался. Тогда я впервые подумала о том, сколько привходящих обстоятельств влияет на распределение призов.
А Вадик, с таким пренебрежением отринутый Маринкой, вскоре вляпался в скверную историю. Он всегда небрежно относился к порядку ведения секретных записей, и неизбежное случилось: потерял служебное письмо с грифом «совсекретно». Не отдал вовремя в отдел хранения, куда-то сунул вместе с черновыми бумажками. А возможно, вынес во внутреннем кармане за проходную, чтобы поработать дома, и потерял. И дальнейшая судьба письма покрыта мраком. Может, сушеную воблу на том листке мужики у пивного ларька разделывали, а может, и чужестранный агент где подвернулся. Хотя маловероятно, чтобы агенты на такие случайности ставку делали.
Помимо выговора, Вадику понизили уровень доступа к секретам, а это для научного работника его ранга было смерти подобно. Он лишался и возможности публиковать научные статьи в Трудах института,