про это.
Что лукавый отрок задумал? Почему сейчас, когда хан в силе и здравии, разговор этот зашел? Но девица ничем не выдала душевных терзаний своих. Она улыбнулась и собралась ответить шуткой, но Абукан уже подошел к сестре и брату.
– Идем, Сартак. Бортэ к себе отец требует.
Ханум поспешила к Бату, на нее глядевшему жадно, будто что-то в лице ее искавшему. Обогнув выносивших диван людей, девица возле родителя своего остановилась. Тень улыбки на губах алых заиграла – ожидала красавица похвалы за беседу с князем Ярославом.
– Абукан сказал, что нашел три повивальных бабки, что при родах твоих должны были глаз с жены моей не спускать, да тетка Донгмеи их вон прогнала, только головка показалась. Думает, что ты подкидыш, – сказал Бату-хан, хмурясь.
– Раньше это надо было говорить, пока я в колыбели лежала. Я в тебя, отец, умом – а в кого у нас Абукан такой – непонятно, – ответила дочь, улыбаясь, хотя уже в который раз екнуло сердце в груди ее. – Сартаку запрети у самого старшего брата так часто бывать – жаль будет, если пропадет мальчишка.
У себя в юрте снова сидела Бортэ у огня. Много пережила она, деля кочевую судьбу с кередами, много боли видела человеческой, но сейчас печалилась, потому что только в жилье своем могла не быть истуканом немым, слепым и глухим, грозным призраком будущего народов покоренных. Умирают люди. Так надо. Отчего же, когда Горинка погибла, горько стало? А если не убегала прислужница, а похитили ее? Хотели про госпожу узнать, да не открыла тайн рабыня верная… Упал рассеянный взгляд Бортэ на портрет Донгмеи, рисунок из сказки и блюдо князя Ярослава, поставленное так на крышку сундука, что только фигура Агафии видна была, остальное закрывала царевна, безобразная, но любимая, и ледяная избушка лисы.
– Если б эта девица увидала меня на пиру сегодня, ужаснулась бы, убежала бы. Заперла бы в темнице в Светлоровске. Каково ей так? И не страшная, и не злая, и, должно быть, любимая. Родись я там… Нет, не знала бы я нигде покоя. По-любому родится чудовище. Только в чем вина моя? В чем, Донгмеи? Вернись из дворцов у Желтого источника. Успокой, ободри, утешь меня. Обещала Горинка беречь меня – не сберегла. Я еще поживу, надо только, чтобы отец узнал об измене Балендухт – он такого никому не простит. А от Джучи не будет мне долго большой угрозы. Отчего родилась я не в бедной юрте, чтобы жить, как сама желаю? Отчего нельзя жить так, как сама желаю, и быть великой ханум? А ты, княжна Агафия, не подслушивай, не выведывай тайн чужих, – и смотрела на блюдо строго, и плакала тихо.
Глава 5
Что есть любовь? Безумье от угара.
Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Не знали еще в Ижеславце о беде, князя Ярослава и людей его постигшей. В натопленной горнице Феодоры по утренним сумеркам горела лучина. Положив на стол кусок серой бересты, стерженьком-писалом выводила Добрава:
Как кузнецкая жена
С молодым загуляла.
Как вернулся муж домой,
Она милого за печь.
Угощает