несколько лет. Не смотря на короткую карьеру (1914—1919) Вере Холодной удалось стать самой знаменитой киноактрисой своего времени – она вошла в историю как «королева экрана» кинематографа России начала XX века.
[4] Аршин – старорусская мера длины, равная 0,71 м
[5] Сажень – единица измерения равна 2,13 м
[6] Пуд – старорусская мера веча, равная 16,38 кг
[7] При его инициативе и финансированию, в 1770-х возведена каменная Воскресенская церковь на месте деревянной. Высокая и просторная. С 1811 года там находилась медная гравюра с первого Обелиска Славы, к слову, построенного тоже за счёт Павла.
[8] О нём позже сам Ленин напишет: «Интеллектуальные силы народа смешивать с силами буржуазных интеллигентов неправильно. За образец возьму Короленко: я недавно прочёл его, писанную в августе 1917 брошюру „Война, отечество и человечество“. Короленко ведь ЛУЧШИЙ из околокадетских*, почти МЕНЬШЕВИК…»
*конституцио́нно-демократи́ческая па́ртия («Па́ртия Наро́дной Свобо́ды», «конституционные демократы», «партия ка-детов», позже «каде́ты» – крупная центристская политическая партия в России в начале XX века) А также Иван Алексеевич Бунин высоко ценил человеческие качества писателя: «Радуешься тому, что он живёт и здравствует среди нас, как какой-то Титан, которого не могут коснуться все те отрицательные явления, которыми так богата наша нынешняя литература и жизнь. Когда жил Л. Н. Толстой, мне лично не страшно было за всё то, что творилось в русской литературе. Теперь я тоже никого и ничего не боюсь»
Н. Гамильнот – «Эльза»
Мой дом все так же чист и упокоен.
Я не прошу, не требую любви.
Как прежде, за окном несчастье стонет,
И небо губы трогает свои.
Один. Мне в этом скорбном упованье
Навзрыд заплакать. Тихий шепот вдруг
Окутал слух мой нежным зовом лани;
Я содрогнулся, чувствуя испуг.
«Пришла», – в ударах сердца прозвучало.
«Она вернулась!» И в глазах – пожар!
Как я любил! Но я любил так мало,
Так мало, словно был душою стар.
Открылась дверь… и на пороге тёмном
Стоит мечта – я жил лишь ей одной
Когда-то. Ледяные волны сонмом
В душе моей – и злобной, и святой.
Ах, Эльза! Смотришь так, как смотрят дети!
Струится шелк волос, а на челе
Застыла маска безобразной смерти,
И руки твои белые – как мел.
«Не ждал?» – спросила, искривляя губы.
А я сидел: раздавленный, немой.
«Навеки я связала наши судьбы,
Сегодня тридцать первое, ты – мой!»
Закаркал ворон, негодяй и склочник.
Плечо её когтями он попрал.
Крылатый демон, грязный полуночник…
…я помню, как тот ворон умирал.
Болит от злобы стиснутая челюсть.
Стекает кровь по острию ножа.
Пусть станет ей больнее.