взглядом наемного убийцы… и выпил бокал до дна.
За столом не нашлось ни одного человека, рискнувшего бы не поддержать слова Эрнеста, или поддержать недостаточно бурно… и сотрапезники, уже порядком хмельные, как следует искупали Марэ в аплодисментах и восхищении – в основном искреннем.
Жан вынужденно привстал и раскланялся, пряча за широкой и немного смущенной улыбкой совсем иные переживания, вызванные мучительным и одновременно сладостным испытанием. Сидеть напротив Эрнеста, достаточно близко, чтобы смотреть друг другу в глаза, любоваться им, заговаривать с ним, но не сметь притронуться, положить ладонь на колено, было самой натуральной танталовой мукой. Не говоря о том, что мужчине давно уже стало попросту неловко сидеть в ставших тесноватыми брюках… Ему даже пришлось прикрыть низ живота салфеткой, чтобы соседи по столу ничего не заметили и не заподозрили.
– Наверное, я была не совсем права насчет Жана Марэ… – примирительно шепнула Ирма на ухо Эрнесту. – Он в жизни очень милый… и любезный, воплощенная рыцарственность и настоящая французская галантность, не то, что у тебя, мой дорогой!
Она хотела немного поддразнить любовника и наконец-то вызвать хоть подобие ревности, но Эрнест, глядя вовсе не на Ирму, а на Жана, как раз наливавшего вино очаровательной Патрисии, невозмутимо поинтересовался:
– Хочешь, я переведу месье Марэ твои слова? – и, не дожидаясь согласия сотрапезницы, обратился к актеру:
– Похоже, тут в вас кое-кто влюбился, Жан… Этот человек мне по секрету только что сказал, что очарован вами как артистом… и как мужчиной… и что ваш взгляд сводит его с ума.
Патрисия, хорошо знавшая английский, удивленно посмотрела на Вернея – и скромно отвела глаза, как будто все происходящее ее не касалось, и вообще она глуха и слепа к своим соседям слева и напротив.
Рука Жана слегка дрогнула над бокалом, и вино едва не расплескалось мимо, на белую скатерть. Но безукоризненные координация и самоконтроль помогли быстро совладать с невольным трепетом пальцев.
– Какое… смелое признание. Прошу вас… переведите… что я очарован не меньше, и нахожу в своем сердце ответное чувство… – Марэ старался говорить легко, в тоне непринужденной застольной беседы, но его взгляд, которым он одарил Эрнеста, вновь сделался взглядом Калиостро, глубоким, зовущим, полным внутреннего магнетизма. Глазами актер передал все то, что не мог доверить устам – так же, как делал это в театре, когда эмоция, возникшая на сцене, должна была взметнуться, как пламя, и достичь последнего ряда галерки.
– Ну что же ты? Переводи… – Ирма нетерпеливо подтолкнула Эрнеста – ей захотелось узнать, что за комплимент сделал ей этот французский Марс, а то, что это именно комплимент, она ни капли не сомневалась. Но Верней молчал, точно прикусил или проглотил язык, и на его бледных щеках отчего-то ярко запылали два лихорадочных пятна…
– Что с тобой? –