случаям, одевалась по принципу «белый верх, черный низ». Однажды Герман сказал:
– Такой халатик у тебя нарядный…
Иза ответила:
– Спасибо. – Немного помолчала и добавила: – Это кимоно. Не настоящее, конечно, кимоно – так, стилизация. Но японская. Из Японии.
Боже мой, пояснила. На слова Иза обычно была не щедра, и потому продолжения Герман не ожидал, но она вдруг добавила:
– Мамино. Ей было очень к лицу.
Герман только собрался произнести что-то вроде «и тебе очень идет», но Иза его опередила:
– Я на нее не похожа, совсем. Я хорошо ее помню. Не похожа.
Герман примирительно заключил:
– Ну, все разные.
Иза кивнула.
Зайдя однажды в комнату Изы, Герман обратил внимание на фотографии за стеклом книжных стеллажей. Да, действительно, мать была хороша. Однако Иза ошибалась, говоря, что они не похожи. Просто женщина на снимке казалась очень счастливой, ее лицо светилось, и оставалось им только любоваться, а Изины черты, формально на материнские очень даже похожие, ежеминутно словно рассогласовывались друг с другом, отражая ее смятенность, неуверенность в себе… Странно, что мать не сумела – или не успела? – передать дочери веру в себя, в свою привлекательность.
Рано утром Герман выглянул за окно и решил: «Все, выходной!» День выпал солнечный и по-настоящему теплый, осень давала о себе знать только «багрецом и золотом», обильно просочившимися в зелень деревьев. Кока звал его в кино и по пиву. Герман позвонил и согласился.
О кино с Кокой можно было говорить до бесконечности, если б только Герман мог соответствовать. Но он не мог, и никто, по крайней мере из их общих знакомых, не мог. Казалось невозможным посмотреть столько фильмов, да еще с таким вниманием. Кока помнил всё: не только имена актеров и режиссеров, но и костюмеров, операторов и композиторов… Кино было его страстью с детских лет; возможно, она передалось ему по наследству – недаром отец его в этой сфере подвизался. Сам Герман кино любил, но претендовать мог в лучшем случае на статус «продвинутого пользователя». Поэтому чаще всего он наводил у друга справки и с большим вниманием относился его рекомендациям – Кока обладал отличным нюхом на все ценное и новое, причем в жанровом отношении оставался абсолютно всеядным.
Папаша-продюсер Андрей, видимо, мечтал обрести в сыне толкового и верного бизнес-соратника – учился Кока на юридическом. Сейчас, после каникул на море, он выглядел наилучшим образом – выгоревшие пряди, бронзовая кожа. Худой, среднего роста, зеленоглазый. Но в его внешности всегда читался и какой-то изъян, подвох, ненадежность. Возможно, из-за худобы или из-за того, что он страдал легким расходящимся косоглазием, придававшим его взгляду рассеянную неопределенность. На шее он всегда носил диковинные деревянные бусы.
Сегодня они встречались на дневном сеансе в крохотном кинотеатре «Восход» на окраине, где почему-то проходил предпремьерный показ «Великой красоты» Паоло Соррентино. Кока этого режиссера