бросила взгляд на брата, потом пожала плечами и отвернулась.
– Смерть.
Тогда я смогла бы оживить Торнли и задать ему все вопросы, на которые он мне не ответил. У меня даже была бы мать, если бы мертвые возвращались обратно, подобно многолетним растениям.
Натаниэль с тревогой смотрел мне в глаза. Вероятно, он думал, что эксцентричность дяди пагубно влияет на меня.
– Если бы ты могла, ты бы… попыталась предпринять такую попытку с помощью науки? И тогда смерть ушла бы в прошлое?
Границы между добром и злом становятся такими нечеткими, когда речь идет о любимых людях. Жизнь стала бы совсем другой, если бы мама еще жила, но было бы это существо настоящим? Я содрогнулась, подумав о том, что могло произойти.
– Нет, – медленно произнесла я. – Думаю, я бы не стала этого делать.
Крохотная певчая птичка защебетала на ветке, висящей над нашими головами. Отломив кусочек медового печенья, я подбросила его в воздух. Две более крупные птички подхватили его, сражаясь за крошки. Наглядная демонстрация теории Дарвина – выживает сильнейший – продолжалась до тех пор, пока Натаниэль не раскрошил все свое печенье и не подбросил сотню крошек вверх, чтоб досталось всем ссорящимся птичкам. Теперь каждая получила столько еды, что даже не знала, что с ней делать.
– Ты безнадежен, – я покачала головой. Из него вышел бы ужасный натуралист, постоянно меняющий научные данные из-за своей доброты. Он вытер пальцы в перчатках вышитой вручную салфеткой, потом снова откинулся назад, следя за тем, как птички скачут и хватают крошки. На его лице застыла довольная улыбка.
Я продолжала смотреть на салфетку.
– Признаюсь, меня пугает приезд тетушки Амелии.
Натаниэль проследил за моим взглядом и помахал салфеткой в воздухе.
– Это будет замечательно, я уверен. Меньше всего ей понравится твоя вышивка. Ей вовсе не нужно знать, что ты практикуешься на покойниках.
Тетушка Амелия, кроме ежедневных уроков по правильному ведению домашнего хозяйства и поискам приличного супруга, питала необъяснимое пристрастие к вышиванию монограмм на любом кусочке материи, какой только могла найти. Понятия не имею, как мне удастся вышивать множество бесполезных салфеток и одновременно практиковаться у дяди.
Учитывая все это (и еще ее постоянные приступы религиозного рвения), я была уверена, что следующие несколько недель будут более утомительными, чем я сначала думала.
– Куда это ты сбежала недавно? – спросил Натаниэль, прервав мои размышления о вышивании и других потрясающе интересных занятиях. Он не собирался так легко отказываться от своего собственного расследования. – Если честно, я не понимаю, почему ты мне не доверяешь. Я оскорблен, сестра.
– Прекрасно, – я вздохнула, понимая, что мне придется посвятить его в одну тайну, чтобы не выдать более важных вещей. – Недавно я пробралась в кабинет отца, ночью, и наткнулась на это имя. Вот и все. Правда.
Натаниэль нахмурился, подергал свои перчатки из мягкой кожи, но не снял их.
– Что ты делала в кабинете отца?