увядание. Каждый шаг, рывок, шажок пред тем как претвориться в движение хранит в себе первоначальную поступь. Так и люди переоценивают рождение жизни, умаляя ценность конечного исхода.
Я не смог сберечь и спасти исконное мгновение радости общения, оно было повержено нещадным оружием времени.
Первая встреча была подобна наплыву предрассветных волн. Снежные хлопья облаков ясно опоясывали бескрайний небосвод. Благостное светило земли обнажало городскую панораму. Благодаря бризовому дуновенью ветра деревья перешёптывались между собою шелестом листвы. Хвойные пирамидальные кипарисы и медленно растущие вечно зелёные кустарники самшитов беззаветно наполняли город незаходящего солнца амброй свежего воздуха. На тот момент мне показалось, что всё вокруг было заполонено благоуханием белых душистых цветов чилийского жасмина «Mandevilla laxa» и ярко-малиновыми цветками бугенвиллии «Bougain ville aglabra» произрастающих в садах «Jardin des Plantes». В то самое мгновение мне захотелось прогнать всех, кто казались мне сорняками среди благого цветка. В тот самый миг мне бы хотелось перенести наше общение в шатёр густых кронов деревьев обращённые к небу, наполненные ароматами и украшенные соцветиями посаженных лиан и кустарников сохраняя изначальность встречи. Я желал не скончания наших слов. Нашей первой беседе было положено брести вдоль тенистых аллей всего Монпелье. Именно в тот момент в голову врезались слова «как хорошо гулять в саду античного города и мечтать об удовольствиях»[18].
Непостижимо как, но с первого взгляда я узрел в нём своё Альтер эго. Эта была подлинная и в тоже время вымышленная мною личность человека. Не успев в достаточной мере узнать его, я начал обожествлять в нём все самые благоприятные качества человека. Он был единственной нитью, удерживающей меня от падения, и с такой же бравой силой он мог внушить моему сознанию всё, что ему заблагорассудится, обладая возможностью подвести меня к чему угодно, невзирая на то какими это могло для меня обернуться последствиями.
Его звали Александр. Победитель во всех отношениях, его имя всецело и без остатка соответствовало его нраву и характеру. Со спесью не упрятанного им самолюбия, придающее выражению его лица наличие одного из смертных грехов, благодаря которому он так часто отвергал от себя людей. Его вечно одутловатое лицо, с оттенком жуткой высокомерности, постоянно вознаграждало его всеобщим вниманием и жаловало любопытством. Он был высокого роста (в метрах сто восемьдесят четыре), красивой наружности. Шатен слегка кудрявыми густыми волосами, легонько спадающими поверх ушей. Миротворец, вознаградивший его проникновенно зелёными насквозь пронизывающими глазами, отчётливо прочертил во взгляде его обжигающий силуэт пленяющей красоты. Но та красота, что исходила из глубины его сердца, могла излечить неисцелимое. Брови, обособленно простирающиеся поверх очей, явственно взвивались, придавая его взору легкомысленную примесь обольщения, кою он так часто использовал, тем самым обескураживая дурманящим взглядом, своих обозревателей. Слегка припухлые щёки с одной