а потом вжималось в кресло, когда стройная какофония врывалась обратно в зал. Поглядывая, как натягивалась его рубашка на согнутой в локте руке, Саша не могла помыслить, на что способны эти мускулы, и какая сила в них бродит.
А потом вырвавшийся выкрик «Браво!» посреди замершего в оцепенении зала, услышавшего в бурлящем потоке модуляций на рассыпанных в правильном порядке нотных листах аллегорию на реальную жизнь – непостоянную, звонкую, тихую, медленную, стремительную. У каждого сложилась своя картинка концерта, но в стихнувшем действии, когда большой зал наполнялся роем шуршащей одежды, шумом от топота каблуков и жесткого скрипа подошвы по ламинату, Александре Юрасовой, застывшей в последнем аккорде концерта, показалось, что она одинокая шлюпка, просоленная морскими волнами, но обретшая берег – она отчётливо ощутила, что у неё теперь есть жених, которого любит, и работа, которая будоражит сознание и вызывает желание работать много, несмотря на поздние часы или выходные дни.
На улице в тихую и черничную ночь падал снег, и хотелось пройтись молчаливо, не нарушая концертную музыку, продолжавшую звучать в голове. И когда Степан Григорьев предложил проводить, Саша мотнула головой, сославшись на домашние дела.
Внутри, в области души и сердца, что-то происходило, но она не умела определять и анализировать свои состояния. Шла по жизни, как в эту тёмную ночь, только там, где привычную дорогу освещал свет фонаря, тогда как остальные незнакомые – порождали в сознании предчувствие мнимой или настоящий опасности. Подспудно понимала, что позволив находиться рядом постороннему человеку, постепенно, привыкнет к его близости, и потому не хотела, чтобы Степан менял её жизнь. «Пусть будет просто идти рядом, скрашивая время. Разве я не смогу выстоять?»
Придя домой, Саша присоединилась к матери, которая только начала готовить ужин из запечённого картофеля с перцем под хрустящей сырной корочкой и салата из сельдерея, помидоров, огурца, сладкого красного перца и сыра фета.
– Представляешь, Стёпа раньше играл в собственной группе на барабанах и однажды выступал в московском клубе, – Александра срезала с промытого жёлтого клубня тонкой лентой кожуру. – Оказывается, он ещё и саксофонист, только недавно продал инструмент.
– Да, интересно. Как там у Алексея дела? – Галина Юрьевна даже не посмотрела на дочь, меняя тему разговора, и булькнула счищенный картофель в металлическую миску.
– А, да, – Саша запнулась, понимая причину вопроса, но тут же спохватилась: – Я тут портрет его нарисовала…
Смыв под водой лезвие коротенького ножа, девушка сполоснула руки и выскочила из кухни. В спальне послышался шорох, и через мгновение Александра вернулась, держа на вытянутых руках небольшой мольберт с прикреплённым карандашным портретом офицера в меховой шапке на фоне Исаакиевского собора, разводного моста и старых петербургских зданий с лепниной на фасаде, которые кое-где были подкрашены растушёванными цветными штрихами.
– О,