ишь как разговорился сразу, даже голос прорезался, – с долей скептицизма произнесла Лиззи, но было видно, что она уже совсем не злится. – Постой-ка, – она прищурилась, – дождь начался только в полночь, чем ты был занят до этого?
– Я… гулял. Темза так прекрасна ночью, – загадочно отозвался Мэтью, подкладывая руку под голову и с невинным видом глядя на девушку. – Еще людям помогал.
– Видимо, помогал им выпить весь джин в городе, – губы Лиззи стали тонкими, как ниточка. Она принюхалась и поморщилась – от юноши все еще пахло перегаром.
– О нет, мы пили эль, – хмыкнул Мэтью. Лиззи продолжала смотреть на него без улыбки, но затем не выдержала и хихикнула. Она тут же спохватилась и вмиг посерьезнела.
– Не стоило пить, зная, что завтра понедельник, – отчитала его она. – Ты ведь не любишь спиртное.
Мэтью напрягся. Разговор снова вступил на зыбкую почву, заставляя их обоих вспомнить о вчерашних событиях. Они замолчали. Наконец Лиззи откашлялась и вскочила на ноги:
– Ладно, молоко ты уже выпил, так что ложись спать. В обед я тебя, так и быть, разбужу и принесу чего-нибудь поесть, – Лиззи посмотрела на него с таким видом, что становилось понятно: если она найдет его неспящим, ему мало не покажется. Эта агрессивная забота вызвала у юноши улыбку: он укутался в одеяло с головой и прохрипел:
– Есть, мэм!
***
Мэтью снились странные, навеянные лихорадкой сны. В них кто-то смутно звал его, и он пытался бежать на голос, чтобы забрать что-то у туманной фигуры, зовущей его, но как только он достигал ее, фигура превращалась в дымку. Дымка становилась плотнее, охватывая его со всех сторон туманом. Затем резко похолодало – туман превратился в самую суровую метель в его жизни – ту, в которой он оказался, когда впервые попал в этот мир. Он снова и снова брел вперед, замерзая от холода, но в этот раз он не мог найти приют – вокруг не было ни души, ни дома, даже ни одного дерева. Наконец он неожиданно наткнулся на дверь, одиноко стоящую посреди метели. На двери висел рождественский венок, но, когда он протянул руку, чтобы постучать, венок превратился в змею, кусающую свой хвост. Та расцепила зубы, расправила окровавленный хвост, и воззрилась на него зелеными глазами. Он в испуге отдернул руку, но тут уроборос обвил его ладонь своим телом и зашипел: «Тс-с-с… Матвей… Матвей… Тс-с… Душа холодная, взгляд холодный, а сердце у тебя тоже холодное?» Мэтью закричал «Нет! Нет!», отпрянув от двери, но не успел: змея резко бросилась ему в лицо, и наступила темнота.
– Мэтью! – услышал он совсем другой голос. – Мэтью!
Он с трудом открыл глаза, понимая, что кошмар закончился, и его кто-то тормошил, пытаясь разбудить. Он чувствовал, что весь горит, и сорочка на нем промокла от пота. Над ним склонилось женское лицо с испуганным выражением лица, но стоило девушке понять, что он очнулся, выражение лица тут же сменилось на облегчение.
– Ты так кричал, что мне кажется, даже Зонко тебя слышал, – сказала она, отжимая ткань и кладя ему на лоб холодный компресс.
– Странно,