это очевидное проявление неучтивости.
– А я уже придумала почти для всех клички: Пинки, Уолнат, Суити, Бини, – и не важно, мальчики они или девочки. А вот последнего я оставила вам как его спасителю.
Дженис осмелилась дотронуться до руки грума, и ее будто молнией пронзило: сразу ожил в памяти поцелуй на дороге. Она стремительно вскочила, прежде чем Каллахан успел прореагировать на ее жест.
– Минуточку! – Он тоже встал. – Я понятия не имею…
Дженис прервала его, захлопнув дверь денника и создав таким образом преграду между ними:
– Всего одного. А я всем расскажу, что вы его спасли и потому выбрали для него имя…
– Умоляю вас, не делайте этого! – Без тени раскаяния на лице он распахнул дверь денника и подошел к Дженис. – Я придумаю кличку для этого чертова отродья, только не говорите никому, что его спас я.
– Мистер Каллахан! – Его близость приводила ее в смятение. – Это не чертово отродье.
От ложа Эсмеральды доносились забавные попискивания, вначале еле слышные, затем все более настойчивые, почти неистовые – щенки стремились к материнскому теплу, – и эти нежные звуки согревали сердце Дженис.
Да и кто мог бы остаться безучастным?
Обернувшись к груму, она увидела, что и он тоже глубоко тронут.
– Щенячьи восторги, – тихо проговорил Каллахан, окидывая взглядом маленькое семейство. – Щенячьи восторги прекрасной женщины. Как бы мне хотелось услышать другие восторги, оставшись с ней наедине. Но и так сойдет… пока.
Пока? Неужели он надеется…
– Вы не можете… – Дженис почувствовала, как щеки охватило пламя, а сердце забухало молотом в груди. – Мы не можем оставаться наедине. Вы не должны говорить подобные вещи. Это недопустимо. Мне следует пожаловаться на вас, мистер Каллахан.
– Но вы ведь не станете этого делать, не правда ли? – Он обернулся и посмотрел на нее. И тогда это случилось снова – странное захватывающее ощущение неведомой связи словно луч невидимого света высветил только их одних.
– Нет. – Желание податься к нему, положить ладони на грудь и, подняв лицо, приоткрыть губы для поцелуя было столь сильным, что Дженис стоило немалого труда сдержаться.
Хотелось ли и ему поцеловать ее?
Наверняка хотелось – такие чувства, как правило, взаимны, – но разве это ей нужно? Ужасно глупо с ее стороны целоваться с грумом, и дело не только в том, что ее родители пришли бы в ужас: ни к чему хорошему это не приведет.
Но Дженис так этого хотелось! Нестерпимо хотелось!
Будто прочитав ее мысли, Каллахан с изрядной долей цинизма произнес:
– Вы заметили? Ко мне неудержимо тянет всех, кто нуждается в утешении. А таких женщин огромное количество, леди Дженис. Они повсюду, эти обиженные, страдающие женщины, которым необходимо, чтобы их успокоили, вернули им веру в себя, убедили, что жизнь не ограничивается только тем, чтобы содержать дом и растить детей, раскрашивать лица и задирать юбки, ублажая мужчин, которые им даже не нравятся и которые никогда не благодарят их за то, что делают. – Он умолк и пальцем приподнял