шерстью, чёрненькие умные глаза, носики, двигающиеся вверх-вниз, и всё это на расстоянии руки.
– Это бельчата.
Бельчата. Наверное, я бы мог посмотреть на них через планшет. Даже вывести хорошего качества голограмму. Результат не поменялся бы: я бы всё также увидел их. В голограмме, пожалуй, даже смог бы покрутить и посмотреть с разных сторон. Но почувствовал бы я тоже самое, что и сейчас? Затаил бы дыхание, пытаясь услышать маленькое бьющееся сердечко? Увидел бы промелькнувшую беличью мысль в блестящих глазах?
И была бы рядом Грета?
И поцеловал бы я её? Неловко, в щеку, потому что мечтал об этом уже давно. И получил бы ответный поцелуй прямо в губы, потому что она тоже мечтала об этом? Может даже дольше, чем я.
До вышки мы так и не дошли. Вернулись домой и долго разговаривали под горячий травяной чай и шипящие пластинки, крутящиеся на реликтового вида граммофоне. Грета полусидела-полулежала у меня на коленях, перебирая пуговицы на старой рубашке, пока наконец не сказала ту фразу, что мы тщательно обходили весь вечер, потому что к ней был путь только через минное поле. В этот момент она подняла глаза, огромные чёрные глаза, влажные, готовые расплакаться.
– Останься здесь, со мной, – прошептала она. – Не уезжай. Обещай, что не уедешь.
Её слова были ядовитее лекарства. Ту боль я переживал, потому что знал, что она закончится. Эта вряд ли уйдёт и за десяток лет. Даже если все мои нервы атрофируются. «Ты ведь можешь тут остаться», – раздался внутри голос, который я не слышал уже десять лет. – «Ты имеешь право на счастье, Ганс». Ты тоже его имела, Мэри. Но ты умерла. Тебя сожрало инопланетное чудовище, потому что я был слишком слаб. Потому что я не спас тебя. И именно поэтому я стал космодесантником. Только так я в силах помогать людям. Ради памяти о тебе, Мэри.
Но моя решительность застряла в горле.
Быть здесь, научиться отличать большую синицу от лазоревки, видеть голубое небо над головой и дышать одним воздухом с Гретой? Остаться здесь… Это значит остаться без космоса, без полётов, звёзд за иллюминатором и оскалившегося волка на форме. Это слишком немыслимо. Можно, конечно, пойти на компромисс: прилетать раз в пару лет в отпуск, если повезёт. Но через пару таких встреч она сама мне напишет, чтобы я больше не показывался здесь, что у неё уже другой, который бросил свою работу и переехал к ней – в заповедник Земной природы на забытой планете, а я могу и дальше стрелять из своих стрелялок или чем я там ещё занимаюсь таким важным.
Моё молчание жгло её сильнее, чем все возможные слова. Грета вскочила, глаза гневно сверкали, волосы выбились из косы, а губы сжаты в тонкую полоску. Она вдохнула воздух, чтобы разнести меня последними словами, но я успел первым.
– Я останусь с тобой, Грета. Конечно, я останусь с тобой.
Она вся сжалась, задрожала, стала какой-то совсем маленькой, крошечной, как те бельчата. Я обнял её, гладил по волосам и успокаивал. Завтра я встану раньше и вызову чёртову эвакуацию спецсигналом, иначе больше никогда не решусь. Иногда любовь – это разбить её