это хорошая новость.
Я сунул металлическую пластинку к остальным. Если инженер добрался сюда, значит, скорее всего, он осматривал шахты на предмет возможности прокладки магистралей или разработки. Далеко в одиночку он не потащился бы. А значит…
– Значит не так далеко до цивилизации, – пробормотал я, надевая новенькие перчатки Винса.
Но ещё ближе было до паука-мутанта, который выбрался из своего логова и теперь жаждал мести за украденный обед. Он кинулся, выставив хелицеры вперед, но они только разорвали костюм: успев развернуться, пока паук был в полёте, я ударил наотмашь металлическим прикладом – он отлетел к стене, но сразу же подпрыгнул и встал в боевую позу: длинные с цепким когтём педипальпы и передняя пара конечностей его были подняты, хелицеры пощелкивали. И с каждым щелчком с них скапывал яд. Он медленно передвигался по кругу, выжидая. Даже будто совершая какой-то завораживающий танец, усыпляющий жертву. Но меня не так просто загипнотизировать.
Неужели?
Одним движением открыть подачу кислорода, необходимого для химической реакции, тут же нажать на спусковую клавишу и смотреть, как вырвавшийся из огнемёта шар тёмно-красного пламени проглатывает паука и обугливает паутину вокруг, лопает грибы и с яростным гулом исчезает в воздухе, оставив лишь вонь и раскалённость. Плохое сочетание. Для меня так точно.
Прицелившись, я выпустил струю огня в ответвление, он жадной волной утёк куда-то дальше, и через пару мгновений раздались один, два, три, множество тихих, но таких успокаивающих хлопков: это лопалась упругая желточная оболочка паучьих яиц в кладке.
Закинув на плечо сумку Винса с припасами – а где моя, брал же с собой – и проверив огнемёт в последний раз, я продолжил путь по туннелю. С оружием наперевес дышать стало легче, спокойнее.
Когда указательный палец лежит на спусковом крючке, сердце бьётся ровнее, мысли текут плавно, а решения находятся сами собой. Потому что, когда палец на спусковом крючке, решение может быть только одно.
Вокруг витал запах палёного. Горящая шерсть, обожённая плоть, даже оплавленный хитин – всё слилось в единый запах палёного. Такой, что вызывает отвращение и подтягивает содержимое желудка к горлу, если ты случайно учуешь его, но такой приятный, когда он – свидетельство того, что ты выжил, а враги – нет. Огнемёт остывал и с тихим шипением вбирал в себя воздух, чтобы прогнать его через адсорберы и наполнить кислородом баллон. Я же с тихим шипением выдыхал сквозь сжатые зубы, прислонившись к стене рядом с обуглившейся паутиной, и тоже пытался остыть после боя. Слизистые напрочь сожжены, в горле будто плотная маслянистая плёнка, а в лёгких больше дыма, чем воздуха. Но я жив. Всё ещё жив. И я так близок к спасению. Я прошёл больше километра с того места, где остался труп Винса, и тоннель понемногу терял свою «дикость»: по стенам бежали усиленные кабели в защитных коробах, под металлической обрешеткой мигали лампы, и мертвецы больше походили на рабочих, чем на бойцов. Были