Агафью за запястье.
Из доклада комиссии КГБ №7670-В (1949 г., рассекречено в 2003):
«27.06.1949. На Ладоге зафиксирована аномалия: вода приобрела свойства густой жидкости (вязкость – 780 сПз, аналогично сырой нефти). Обнаружены 7 тел рыбаков с идентичными повреждениями: рёбра вывернуты наружу, внутренние органы отсутствуют.
Примечание: местные жители утверждают, что видели «чёрные волны», движущиеся против ветра. Один свидетель (А. Игнатьева) заявила: «Это Хийси считает».
Рекомендация: усилить охрану объекта «Чёрный маяк». Всех свидетелей – изолировать».
Глава 11. «Первые восковые»
Карелия, лагерь экспедиции. 28 июня 1949 года
Тела, которые тают
Петров проснулся оттого, что его рука прилипла к одеялу. Не от пота – от чего-то липкого, тягучего, будто кожа теряла форму, превращаясь в горячий парафин. Он дёрнулся, и с пальцев потянулись прозрачные нити, словно плоть сползала с костей, как с горячей свечи.
Боль была неострой, но глубокой, будто кто-то вытягивал из него жизнь по каплям.
– Борисыч! – Его голос сорвался в хрип, словно ржавая пила по дереву.
Горшков сидел у стола, лицо, освещённое колеблющимся светом керосиновой лампы. Его кожа блестела, неестественно гладкая, будто вылепленная заново. Он медленно повернулся, и Петров увидел: глаза Горшкова не отражали света. В них мелькали чужие лица – Сашка со ртом, растянутым до ушей, Шоу с губами, зашитыми чёрными нитями.
– Ты тоже? – прошептал Горшков. Его голос звучал так, будто доносился со дна колодца, сквозь толщу чёрной воды.
Петров вспомнил, как три года назад они сидели у костра на берегу Ладоги, жарили рыбу, которую только что поймали. Витя Горшков смеялся, вытирая жирные пальцы о рубаху. «Пап, смотри, какой улов!» – кричал он Борисычу, тыча пальцем в ведро.
Из дневника лаборанта Семёнова:
«28.06.49. Петров говорит, что «восковые» – не мертвецы. Они как пустые куклы. Кожа течёт, потому как то, что внутри, ещё не до конца приняло форму. Агафья называет это «тенью, которая учится быть человеком». Когда цифры дойдут до нуля, оно вылезет наружу…»
За дверью послышался скрежет – будто кто-то царапал брезент изнутри, медленно, методично, пробуя на прочность границу между мирами. Петров схватил винтовку, но Горшков резко вскинул руку:
– Не стреляй. Они уже здесь.
Дверь распахнулась сама.
На пороге стоял Семёнов. Его рот был зашит чёрными нитями, но глаза… Глаза жили своей жизнью. В них, как в кривых зеркалах, отражались все погибшие.
– Они в нас, – простонал Семёнов. Его пальцы впились в дверной косяк, оставляя вмятины – кожа поддавалась, словно мягкий воск.
Горшков вскочил, опрокинув стол. Лампа рухнула, и темнота сомкнулась. Тени на стенах зашевелились – не их тени, а чужие, с руками слишком длинными, чтобы быть человеческими.
– В барак! Всех! – проревел Горшков, хватая топор. Лезвие блеснуло в последних отблесках света.
04:33. Барак №3.
Они заперли «восковых» внутри. Петров прижал ухо к двери – из-за неё доносилось чавканье, будто кто-то