«Потому как, чтоб душу в изделие влить, знать надо, как оно работать будет». На что купец гордо ответствовал:
– К валенкам привяжу и на воде, морозом отвердевшей, кататься буду, как господа парижские! Для укрепления здоровости организма и получения эстетского наслаждения, ровно, как и удовольствия!
Степан Запарыч подождал, пока за купцом закроется дверь в кузницу, покрутил грязным пальцем у такого же по чистоте виска, плюнул на руки и, перекрестясь, принялся за дело. В пылу работы он не сразу заметил, что в кузнице неуверенно переминается с ноги на ногу местный золотник Калиныч, и что-то пытается сказать. Шум раздуваемых мехов полностью заглушал слова, произносимые Калинычем, поэтому, когда кузнец остановил процесс, то услышал только самый конец обращённой к нему фразы:
– …бля!
– Ты это чего, Калиныч, материшься? Черпак, что ль, поломал? Чичас заштопаем – не пережувай.
– Та не, Степан Запарыч. Не матерюся я. Говорю, что мне… ну, как бы сказать-то… В общем, надобна мине самурайская сабля!
– Хто?! Да вы что ж всем селом с глузду тронулись? Ну ладно – Абздыхин, а ты-то, Калиныч, нешто в силу возраста чердаком пошатываться начал?
– Так ить, не для мине она. Для хомяка моего – басурмана заморского. Он, понимаешь, за жисть свою сильно опасаться стал – говорит, без сабли таперь из дому не выйду!
– Ага. Так значить, и говорит: «Мол, без сабли не выйду»? Понятно. Ты, Калиныч, присаживайся, а я сейчас приду. Ты только не волнуйся и рукмя ничего не трогай – а то пожжёшься! – кузнец стал потихоньку пятиться к двери, оттесняя от неё Калиныча.
– Ежели ты, Степан Запарыч, за дохтуром собралси, так он табе подтвердит, что мне без меча никак нельзя. Я с ним, как с психотарапевтом, консультацию имел… – услышал кузнец тоненький голосок, раздавшийся откуда-то из недр калинычевского ватника.
– Твою так! – осел на скамейку обескураженный кузнец. – Малого того, что чердаком поехал, так ещё чревом своим, прямо скажем не здоровым, вещать начал!
– Да не я это. Ты только не пужайси, Степан Запарыч. Хомяк енто мой, Кукиш. А ну, покажись, выхухоль иноземна! Скока за тебя позор терпеть буду… – буркнул Калиныч себе за пазуху.
После некоторой возни из-под фуфайки Калиныча на пол кузницы выкатился довольно больших размеров хомяк, имевший немного раскосый разрез глаз и запахнутый в шкуру себе подобного животного. Немного повертев головой, он уставился подслеповатыми глазами на кузнеца и радостно защебетал:
– Здоров, Степан Запарыч! Наслышан, наслышан о талантах твоих в деле кузнечном, посему за помощью к табе обращаюсь, мурлом бьюсь!
– Тьфу ты, напужал… – облегчённо сплюнул на пол кузнец. – Я-то думал, Калиныч того-этого… А он-то просто пасюка говорящего приволок. Здоров, коли не шутишь! – сунул под нос Кукишу мозолистую ладонь Степан Запарыч. – Так, на кой ляд тебе сабля-то понадобилась? Давно, кстати, тебе по мудям заехали?
– А ты откель