Бирском,
в школе,
где воевал Бутырин, – уж тополя до звёзд,
а холмик, где лежит Денисов дядя Коля
травою негустой и яркою пророс!..
В морильне коммунальной, во всей тщете,
печали
моей перипетии немыслимой земной,
о, слава Богу, я пока что различаю
фигурку Одигитрии, идущей предо мной…
СТИХИ ДЛЯ ЛОШАДИ
милая… пусть и конюшней несло —
зверьей казармой…
где же сие существо возросло,
граде, анчар мой?
здесь, где в витринах одна на одной
бритые куры?
где достижения (сплошь!) мировой
архитектуры…
где ни знакомцев, ни близких дерев…
молвишь ли: «здравствуй!» —
сонмам фасадных испорченных дев,
рощам – пилястрам?
где коммунальный измаявший быт
в ссоре грошовой,
где над бутылкою тельце парит
шпроты парчовой —
здесь, где себя позабыла, где жуть
зрю в сновиденьях, —
есть мне дыхание в полную грудь,
до ослепленья.
есть мне, живущей в стене шумовой
(словно вне дома)
этот сенной и ржаной, и родной
дух ипподрома.
купол стеклянный, сомкнись надо мной
душу потеша…
о, воробьиный, сырой, дровяной
воздух манежа!
…как же всё это назвать надлежит, —
службой и школой?!
ах существо, пусть тебя не страшит
лик мой тяжелый.
господи, ты, как и я, не раба,
сбитая спинка…
что ж ты хрипишь? это наша судьба,
ахалтекинка…
«Будет весь день долбить…»
Будет весь день долбить
дворницкая пешня…
Как ты умел любить!
…Мирная спит Чечня,
и не произведён
войск федеральных ввод.
Шаткий ночной вагон
до Минеральных Вод.
Лыжи везде стоят,
зябок вокзал к утру.
Любят Терскол наш брат
и молодняк из ГРУ2.
Краснозвездовский гранд,
душка-мой-офицер…
Надпись в углу: «Шинданд».
Весь изумрудный сквер.
Будет шофёр лететь:
местный, небрежно-лих.
Будут оранжеветь
рощицы облепих.
Вдоль колоссальных створ
горных – за облака.
В ликах структурных – гор —
нежность, восторг, тоска.
Вспыхнут на миг вдали
сонмы рубак, вояк…
Все – естество земли,
и переимчив всяк.
Нет ли и здесь родства:
шитый оклад, убрус,
и – двойная глава
спящий вулкан, Эльбрус?..
Что́ ледников, морен,
жителей-неулыб,
варварских