нога затекла, и теперь я не мог ею пошевелить. Когда я тормошил ее и растирал руками, стараясь вернуть чувствительность, брат спросил, почему я сплю в таком виде. Тогда я рассказал ему, что пошел на улицу, чтобы сыграть Брамса для одного своего знакомого.
– Ты знаешь, я играл для него, а потом мы сидели на скамейке и болтали, так что, когда я вернулся домой, я по какой-то причине был так переполнен эмоциями, что совсем позабыл раздеться.
– Это был Макс?
– Нет, что ты, это был совершенно другой знакомый.
Ольга заказала пиццу. Пока они с братом смотрели кино в гостиной, я вышел на балкон. Морозный воздух покалывал мне кожу и пробирался в щелки теплой кофты. Уже почти стемнело, подумал я. Я воткнул в плеер флешку с новыми аудиокнигами, которую принес брат, и стал слушать ту запись, что была первая в списке. Книгу читала женщина. Если бы ее голос мог принять какую-то определенную форму, то это непременно была бы тающая карамель, что стекает с ложки, растягиваясь. Она говорила о цветах, что-то описывала и перечисляла. Поскольку я все думал о возрасте Лика, я слушал невнимательно, вычленяя лишь отдельные отрывки. И все же атмосфера книги казалась мне приятной. Отлично выполненное аудио-сопровождение точно переносило меня в большую, залитую солнцем оранжерею, где произрастали самые разнообразные цветы и растения, о которых повествовал голос. Где-то фоном щебетали птицы, чьи голоса казались переливистыми и почти ощутимыми, а также шелестели листья описываемых растений, и бутоны тех из них, что способны были рождать цветы, покачивались, роняя на землю свою сочную пыльцу. Я слышал, как сорвались с широкого листа какого-то невиданного деревца цепкие птичьи лапки, и птица упорхнула прочь. Прошелестели ее перышки – легкие и плоские, совсем не нежные, как те, что вылезают из подушек. Голос все рассказывал, но мысли в моей голове уже перемешались и теперь роились там, точно живые существа, перемещавшиеся по собственному маршруту. Я ухватывал лишь отдельные фразы из общего повествования, которые присоединялись к моим мыслям и, срастаясь с ними, продолжали двигаться и перемещаться.
«…все это нам давно знакомо, но ничего из этого мы не знаем досконально…», «…мы рождаемся, развиваемся, созреваем и умираем, точно как и те цветы…», «…рискуя быть срезанными…», «…рискуя быть растоптанными…», «…импульсивно…», «…которые не измеряют свою реальность…», «…простым сном и комой…», «…как между мокрым асфальтом и мокрой кроватью…».
Карамельный голос таял, и мне казалось, что температура вокруг стала выше. Я открыл окно, и запустил на балкон воздух, который окончательно остыл в сумерках, и теперь был особенно холодным. Он щекотал мне щеки и покусывал оголенные участки шеи. Я втянул его носом и закурил. Я все затягивался, а моя голова шла кругом, и мне казалось, это приятно, хотя я и чувствовал, как царапает мое горло холодный воздух, смешавшийся с сигаретным дымом. Карамельный голос рассказывал о цветах, хотя, возможно, цветы тут были вовсе не при