процесс не математической, а духовно-эстетической гармонизации, укрепляется ощущение метафизического единства бытия, или (по терминологии синергетики) когерентности событий, происходящих в человеческом универсуме.
Вывод очевиден: если сам художественный материал представляет сложный синтез миметических (в ракурсе теории отражения), феноменологических и экзистенциальных авторских стратегий, то обращение к новейшей методологии, способной нетрадиционно осмыслить новаторство писателя, оправдано.
1.3. «Оцифровка» сознания и ее преодоление: число и имя
Манипулирование сознанием на Колыме осуществлялось разными путями, но одним из основных являлась его «оцифровка». В самом деле, память Шаламова до мельчайших подробностей восстановила прописанный в инструкции трудовой режим: в декабре и феврале работают 6 часов, в январе – 4, в марте – 7, в апреле – 8, в мае и все лето – по 10. На три вида делились пайки – в зависимости от процента выработки; заключенные по медицинским показаниям распределялись строго на четыре группы (4, 450). «Даже цинга имела контрольные цифры», за которые врачи не имели права заходить в назначении «койко-дней» (2, 288–289; «Перчатка»), как и за пределы «теоретически выведенной нормы» инвалидности (4, 234). Впрочем, еще находясь в тюрьме, арестант имел право получать денежные переводы только «в круглых цифрах» – 10,20,30,40,50 рублей. Считалось, что таким образом можно не допустить разработки «азбуки» сигналов для общения среди заключенных посредством манипуляции с цифрами на купюрах (1, 303). Из подобных фактов со строгой необходимостью и вытекало понятие числа. Подчеркнем: числа, а не лица.
Впрочем, мысль о том, что числом «устроен весь мир, ибо каждая вещь <…> состоит из какого-то числа частей, сторон, элементов» [13,82], перешла из Античности в Новое время, о чем писали А. Ф. Лосев и, возвращаясь к Пифагору, В. В. Налимов. «Мы подошли теперь к пониманию того, что решение проблемы сознание – смыслы – материя лежит в числовом видении смысловой реальности Мира» [18, 294].
И все же в лагере «числовое видение» реальности было беспрецедентным, поскольку число, сведенное к элементарным показателям, выступало в своей редуцированной и дегуманизированной цифровой форме. Герой рассказа «Тифозный карантин», увидев в бараке более тысячи лежачих больных, в первые же минуты своего пребывания произвел сложные арифметические подсчеты: «Люди лежали здесь уже больше месяца. <…> Двадцать тысяч рабочих дней, ежедневно потерянных, сто шестьдесят тысяч рабочих часов, а может быть, и триста двадцать тысяч часов – рабочие дни бывают разные. Или двадцать тысяч сохраненных дней жизни» (1,205). Поистине – лагерь научит считать каждого.
Однако более всего, пожалуй, поражает акцентирование цифры 10. «Одесятиренные» условия определяли быт и уклад жизни лагерника в целом. Каждодневно заключенный проходил десять перекличек «под матерную брань конвоя» (1, 119). Подготовка к зимним морозам заключалась в том, что внутри палаток строился