сегменте, который является манипулятивной зоной.
Концентрационный лагерь – это, конечно, закрытая система; более того, система-кольцо, характеристику которой мы также находим в трактате Канетти. Только если в качестве примера философ приводит положение массы на арене, где «круг захваченных зрелищем лиц <…> удивительно гомогенен» [13, 33–34], то у Шаламова ситуации самозамкнутости толпы на самой себе, возможно, менее зрелищны, но более драматичны.
В рассказе «РУР» (речь, естественно, идет не о Руре, оккупированном в свое время франко-бельгийскими войсками, – это сравнение никому не могло прийти в голову), а о роте усиленного режима. Это была «тюрьма в тюрьме, лагерь в лагере» (1, 255), куда направлялись те, кто не отказывался работать, но не мог выполнить норму по причине физического истощения. «Нас повели к РУРу, но РУРа не оказалось на месте», т. е. отсутствовал штрафной барак, где должны были находиться изнуренные люди. «Я увидел еще живую землю. <…> Увидел черный прямоугольник обугленной земли <…> Люди ворочали бревна, торопились, ругались, и на моих глазах вставал омоложенный РУР <…>» (1, 456). В чем дело?
Оказывается, автор описывает восстановление («омоложение») темницы, стены которой накануне раскидал пьяный завмаг «из бытовиков». Формально он мог переступить границу и не боялся пули часовых, так как те отлично разбирались в Уголовном кодексе, разрешавшем убивать только осужденных по 58-й статье. Но в этом и заключается неписаная власть массового страха, в силу которой даже завмаг, «явный герой» по арестантским понятиям, раскидав препятствие, «не решился уйти из этой черной ямы». Еще более боялась перешагнуть через ее край, неосторожно ступить на белый, не запятнанный снег сотня политических, «бережно и торопливо» восстанавливающих свою тюрьму собственными руками (1,456). «Водворенные» в РУР люди отождествляли свое пребывание в дважды замкнутом пространстве со спасением: «<…> в нашем случае “водворить” звучало почти как “спастись”» (1, 457).
Перед нами пример структурированной массы, сплотившейся на основе всеобщего страха. Однако (и здесь мы сошлемся на К. Ясперса) «это был страх, который “следует принять”, ибо он давал какую-то надежду на будущее» [21, 164]. Действительно, если в остальных случаях тем, кто не дотягивал до процента выработки или по причине полного физического истощения оказывался среди «отказников», грозил расстрел, то здесь, даже на «краю» черной ямы небытия, на которой построен РУР, давались посильные работы. Кроме того, РУР спасал политических, особенно интеллигентов, Иванов Ивановичей, от насилия со стороны уголовников. Поэтому сто человек ютились на обломках нар, согреваясь телами друг друга, радуясь тому, что у всех общая работа и одинаковая кормежка. Это тот редкий случай, когда, преступив границы собственной личности, растворившись в массе, человек чувствовал свою защищенность ею.
Однако защита мнимая: на самом деле масса бессильна. Растворение в толпе может помочь выстоять при нападении извне,