растерялся Савелий, словно застигнутый женой врасплох за чем-то вроде мастурбации.
– Ты. Ему, – кивнула Ева, пронизывая Савелия испытующим острым взглядом.
– Зависть это грех, – проскрипела мать, глядя в лунку и подсыпая туда яичную скорлупу.
– И ты мама? – вскипел Савелий. – Ну, все. С меня хватит! Достало уже все это! – он пнул лопату, и она упала вдоль начатой грядки.
– А лопата-то здесь при чём? – спросила Ева.
– Притом! Я музыкант, а не… – он запнулся, ища слово поувесистей и задыхаясь, – Не батрак какой-нибудь.
– А я с твоей мамой выходит какие-нибудь? – усмехнулась Ева.
Савелий посмотрел на мать, потом на жену так, словно они были виноваты перед ним, но не хотят ни себе, ни тем более ему в этом признаваться. Он раздраженно махнул рукой.
– Да что с тобой говорить, – он направился в дом, топча рассаду, цветы и сердито бормоча себе под нос. И вот он поднялся на веранду и исчез за дверью.
– И без него обойдемся, – вздохнула Ева.
Анастасия Ростиславовна одобрительно кивнула.
– Пусть отдохнет. А то он весь издергался, – сказала мать Савелия, сочувственно поглядев на веранду.
Нахмурившись и покачав головой, Ева промолчала и принялась за работу, сосредоточенно и споро выкапывая и закапывая лунки.
Внезапно радио смолкло. В доме визгливо зарыдала скрипка. Это Савелий взялся за Гайдна.
– Ну, началось, – передернувшись, Ева поморщилась и закопала лунку так поспешно, словно в ней вместо клубня, были жалобные всхлипы скрипки.
А ведь было время, когда Еве нравилось, как Савелий играет. Ева прислушивалась к его скрипке. И та утешала и подбадривала: «Все еще сложится. Надо только набраться терпения». И Ева надеялась, что Савелий еще себя покажет. И они наконец-то заживут по-человечески. Но потом с Овером все стало ясно. Теперь, чтобы не играл Савелий, скрипка только стонала и выла: «Дальше ехать некуда! Все кончено!» Ева перестала притворяться, что ей нравиться классика и вернулась к Лепсу, Киркорову и Билану. «Рюмка водки на столе» была милее всех квартетов Моцарта.
Ева сердито посмотрела на дом, где рыдала скрипка, которую терзал Савелий. Гайдн запнулся, словно испугавшись взгляда Евы. Савелий попытался продолжить, но Гайдн – ни в какую. Скрипка болезненно взвизгнула и смолкла. Из дома выскочил Савелий с перекошенным бледным лицом, уперев локти в живот и согнув руки. Дрожащие ладони и растопыренные скрюченные пальцы он повернул к небу, словно пытаясь определить, идет ли дождь.
– Что с тобой? – встревожилась мать.
– Что и следовало ожидать! – в отчаянье воскликнул Савелий.– От лопаты мои пальцы совсем одеревенели. Это не пальцы, а какие-то… клубни. Вот как я буду завтра выступать в филармонии? А? Будь проклята ваша картошка!
– Не говори так, – мать побледнела.– Она же обидится.
Савелий что-то буркнул и метнулся в дом.
Мать