Без догмата.
Но это не значит, что я добр. Зло, с которым все мы сталкиваемся на каждом шагу, вызывает во мне нестерпимое ответное желание ударить, искалечить, изругать так, чтобы волосы встали дыбом16; но так как на проявление зла я уже неспособен, желание это бесплодно перегорает во мне, свирепо пожирая внутренности, и оборачивается запоздалыми вспышками раздражения, вздорностью.
…Питать мысль о мести, не имея силы и мужества выполнить ее, – значит носить в себе хроническую болезнь, отравление души и тела.
Мало того, я и не хотел бы быть добрым. Потому что тот, кто отвечает злу добром, либо невосприимчив к мерзости зла и, значит, не возвышается над ним, либо нарочно превозмогает в себе отвращение, и тогда в тысячу раз хуже, злее самого гнусного злодея, как сладенький лицемер, хитрец, раскинувший сети. Я хотел бы, не утрачивая своей способности воспринимать и остро переживать всякое зло, обрести какую-нибудь третью силу, которую мог бы ему противопоставить.
И все-таки дадено же нам для чего-то сознание. Для того, я думаю, чтобы в первую очередь на себе останавливать и замыкать цепную реакцию лжи и злобы. Не пускать их дальше! Не превращаться в передаточное звено, а тем более – в усилитель.
– …Каждый носит ее, чуму, в себе, ибо не существует такого человека в мире… которого бы она не коснулась. И надо поэтому безостановочно следить за собой, чтобы, случайно забывшись, не дохнуть в лицо другому и не передать ему заразы.
Ведь отвечать, согласно Писанию, придется даже за одно только непристойное слово. И в этом – глубокий смысл. Беда не в том, что тебя взвалят на сковородку, а в том, что ни слово, ни даже мысль не проходят бесследно; злое слово увеличивает количество зла в мире, вызывая отдаленные последствия, которые невозможно предугадать и которые отзовутся не только на наших детях, но и на потомках в тридцатом колене.
И еще. Поскольку мы живем в эпоху девальвации труда, надо стараться как можно лучше делать свое дело, очищая его от лжи и злобы; «всяк лутчей промысл да исполнит», – говорили в старину. А если это невозможно (как, например, в журналистике), то лучше вообще от него отказаться. Ибо, как сказал Мачадо, гораздо важнее сделать вещь хорошо, чем даже вообще ее сделать. Такова минимальная мораль нашего времени.
Удивительная вещь – человеческая память! Чего только в ней не удерживается! Самая пустяковая мелочь, мелькнувшая перед глазами десятки лет назад, вспоминается вдруг со всей яркостью очевидности. Мы помним все, что видели, слышали, знали, чувствовали за свою жизнь, и даже, наверное, многое другое, но воспоминания эти утрясаются с непостижимой гармонией: одни глубже, другие ближе, третьи проваливаются в подсознание, – и находятся в непрерывном движении: одни погружаются, другие всплывают из глубины… Тогда мы говорим: «помню», «забыл». Если же мы вспомнили бы сразу все неприятности, разочарования, обиды, унижения, страхи, беды и горести, сопровождавшие