хулиганов, оттеснили в коридор за дверь, которую обороняющиеся тотчас подперли баррикадой из кроватей.
Под дверью мы орали долго, ногами долбили, требуя открыть. Вызывали Мордвинова и остальных выйти поговорить по-честному.
– Я с тобой попозжа потележу! – такой шедевр, к примеру, отлил я.
Вместо «потележу» иное слово было употреблено, в рифму, из разряда табуированных.
Присказку эту я на вооружение взял у рядового Советской армии матершинника-виртуоза Гены Лемешкина.
Осаждённые не поддались на провокации, в связи с чем ночевали мы у одного из друзей-аборигенов. А наутро пришёл ужас похмелья. «Ой, где был я вчера, не найду днём с огнём»[20].
Получив высшее юридическое образование, в прокуратуре поработав, я постиг, что наши тогдашние действия конкретно образовывали состав «двести шестой статьи», вторую её часть. Злостное хулиганство, совершённое с особой дерзостью!
С учётом того, что тогда, в восемьдесят пятом, общество ещё не проросло ростками гуманизации, мне как инициатору, втянувшему в преступление малолетку, граждане судьи вкатили бы «трёху» реально. Причем усиленного режима, потому что «двести шестая-вторая» была тяжким преступлением.
И я бы прожил тогда совершенно другую жизнь.
Кем бы я стал к нынешним тридцати шести? Озлобленным работягой, который не может забыть срок, заработанный по молодости? Не получившим образования, пьющим. Или неоднократно судимым рецидивистом с диагнозом «инфильтративный туберкулёз лёгких, активная фаза»? А может, авторитетом уголовного мира? Неисповедимы пути Господни.
Нас простили одногруппники, ограничились профилактическими мерами, хотя Мордвинов и настаивал на том, чтобы делу дали официальный ход, чтобы в деканат сообщили. Из комиссаров меня, понятное дело, выперли. И то, какой из меня комиссар? У меня от одного этого титула чесотка по всему телу начинается.
Простили нас с Денисом отходчивые мальчишки и девчонки и потом не пожалели. Время показало, что ребята мы, в общем и целом, положительные.
– Теперь вы, Бобров! Смените поручика!
– Я не могу больше. Устал. Всё равно бесполезно.
– Заткнитесь! Что вы скулите, как баба? Копайте!
Я обрел сознание или проснулся. Или и то и другое одновременно. Удивительно, но едва заслышав знакомые голоса, я сразу допетрил, где нахожусь. В палате № 6, где силами больных и персонала ставится забойная пьеса про гражданскую войну. Действие третье. «В потёмках».
Вот только чем заняты мои товарищи по застенку, не пойму покамест.
В углу, в кромешной тьме кто-то одышливо дышал, задыхался почти. Чем-то скрёб и шуршал. Царапался, подскуливал и причитал.
– Барон, перекидайте землю в сторону от лаза!
Это капитан Корниловского полка Сергей Васильевич распоряжался своим хрипловатым баском аля-Армен Джигарханян.
Э-э-э, да они никак в побег намылились!
У меня всё жутко болело и по частям отваливалось – голова, грудина, ливер. Но как ни странно, я соображал и даже действовал.
Р-раз