обозначил удар в солнечное. Виталик суетно и запоздало изобразил блок, уронил полотенце.
Я хлопнул его по плечу:
– Не ссы, солдат ребенка не обидит!
Позади за столом засмеялись пацаны и девчонки.
А через пару дней я нашел повод для драки с Мордвиновым. Разумеется, в нетрезвом состоянии будучи. Став другим человеком, мистером Хайдом.
Там, в отряде я крепко подружился со вчерашним десятиклассником Денисом Автономовым, представлявшим собою колоритный тип головастого оторвы-неслуха, впервые вырвавшегося на волю из-под родительского крыла. Дениска буквально смотрел мне в рот.
В принципе, только за одно вовлечение семнадцатилетнего в пьянство мне грозила уголовная ответственность. С другой стороны, силком ему ко рту стакан никто не подносил.
К этому времени мы сошлись с деревенскими. Вечерами они приезжали на мотоциклах, привозили катушечный магнитофон «Астра». Под навесом летней столовой устраивали ночные дискотеки. Несколько наших девчонок повелись на дружбу с аборигенами, потом даже кто-то из пацанов этих в универ приезжал к ним в гости. Напрочь позабывал и вспоминать не буду их имен, помню, что выглядели они старше своих семнадцати-восемнадцати годов – по-мужицки заскорузлые, грубые… Тяжелый крестьянский труд, он даром не проходит.
Разумеется, они ни разу не отказались выпить. Причем, пили дешёвое крепленое вино типа «Солнцедара». На запах вонючее, противное на вкус, но без промаха бьющее по мозгам.
Мы давали деревенским денег, они, моторизованные, гоняли за бухлом в другую деревню, где имелся сельмаг. Пили за углом, практически не закусывали. Не ради процесса и общения, а для достижения нужного результата. Пьянели обвально и тяжело. И по пьяной лавочке сумел я настроить деревенских против своего антипода Мордвинова.
Причем мотивы для неприязни подобрал с патриотическим уклоном.
На абитуре мы с ним трепались про разное и, ни с того ни с сего, вдруг Володя стал негативно отзываться про ветеранов войны, что вот они кругом лезут без очереди, покупают в ущерб молодёжи «джи-ин-сы»… Эти «джи-инсы» у меня почему-то особенно в голове засели. Я тогда возразил ему и только. А в голове осталось.
К нему примкнул забавный парень Тимоха. Сам с Мурома, безвредный по жизни, но имевший необычную деталь в прическе. У него были высоко сбриты виски. Поэтому он был наречён «Панком». В моём тогдашнем понимании сбритые виски являлись стопроцентным доказательством принадлежности к фашистам. В Свердловске осенью восемьдесят третьего, когда мы готовились к параду, панки эти самые (я сам, правда, не видел, «замок» Мара Мустафаев рассказывал, чего ему врать?) кидали в колонну бронетехники, выезжавшую ночью в город для учебных тренировок, пустые бутылки и даже якобы подожгли «бээмпэшку»[18] первого батальона. Но вот уже самолично я лицезрел на стенах домов нарисованные свастики и всякие гнусные надписи фашистские. Все в батарее и даже товарищи офицеры говорили: «Это панки нарисовали, они, суки, хотят сорвать праздничный парад».
Понятно,