он ишшо с нунчаками обращаться сумеет, тогда другое дело, – Парахин близоруко сплюнул мимо пола.
– Умею, – готовно закивал Штраух, которому смертельно не хотелось возвращаться в безжалостные лапы Агнессы Шкуркиной. – Нас в разведшколе обучали.
– Тогда будешь Львом Толстым, – сказал Скрыбочкин (Штраух пошевелил губами, запоминая свой новый псевдоним). – А што касаемо твоих способностей, то счас мы их натурально проверим.
…Взяв в спортзале упомянутое приспособление для восточных противоборств, они вошли в камеру, где сидел начальник типографии. Скрыбочкин поставил Корецкому на голову пустую консервную банку из-под контрафактной тушёнки и вручил нунчаки Штрауху:
– Показуй своё умение. Ежли с трёх попыток сковырнёшь жестянку с этого врага народа – отпущу трудиться в пропаганду. Не то пеняй на собственную криворукость и не жалуйся, што тебя матерь на белый свет произвела неправильным способом.
Штраух сшиб мишень с первого раза. Потом дважды повторил удар на бис. После чего Скрыбочкин отобрал у него оружие, похвалив:
– Справно у тебя выходит. А ну, счас я тоже спробую.
После этих слов он отхлебнул пива и, взявшись за один из двух металлических стержней, принялся со свистом раскручивать на цепи второй…
Полковник, в отличие от германского агента, не обучался в разведшколе и не имел специальной подготовки. Поэтому в конце концов нанёс невероятной силы удар себе по затылку. И, раскинув ноги, поплыл в горячо запульсировавшую жижу кровавистых огоньков, закружился, запорхал невесомым мотыльком внутри самого себя, быстро забывая окружающее пространство и расшепериваясь в пучине беспамятства.
Трое оставшихся в сознании подхватили его и понесли к ближайшему кабинету с мягкой мебелью, не замедлив вызывать «скорую помощь».
***
Под съёмки Парахину выделили без малого четыре миллиона рублей. Которые он и пропивал восьмые сутки, запершись в номере-люкс екатеринодарской гостиницы «Москва». Оператор, режиссёр и вся остальная массовка сбежали. Подле Парахина теперь оставался подневольно пьющим единственный Штраух, связанный по рукам и ногам четырьмя вафельными полотенцами с расплывчато-чёрными гостиничными штампами.
В редкие минуты возвратного сознания агент понимал, что его жизнь висит на волоске. Постепенно превращаясь в собственную тень, он завывал наподобие подстреленного серебряной пулей вурдалака, бился головой об пол и строил планы побега. Но вскоре вновь наступали сутемки и белая горячка.
Удобный случай нечаянно представился поздним вечером, когда Парахин, перестав слушаться своих ног, не сумел подняться из-под стола. Последним усилием он дотянулся ножом перерезать сковывавшие Штрауха казённые полотенца и послал его в ресторан за водкой. Которой тот покупать не стал, а – дерзким образом подсунув обратно под дверь полученные от депутата тысячерублёвые купюры – навострился прочь от этого неумолимого человека. Впрочем,