легкие, как воздуха, и лечу обратно – в кино, как зову мою жизнь. Воздух заканчивается – начинаю задыхаться. В самолет – и снова лечу во Владимир.
Инга ехидно перебила ее:
– А что, во Владимире построили аэропорт? Раньше не было.
Лариса невесело усмехнулась:
– Взлетная полоса единственная всегда найдется. В любом, даже самом маленьком, городке смогут посадить «боинг» – он же игрушечный совсем. Трехместный.
Лариса улыбалась Инге и искренне не понимала, что же тут такого непонятного с перелетом. Но, увидев изумленные лица всех нас, Лариса смутилась. Она поняла, что забылась, расслабилась. Нельзя такие подробности… Шокировать нельзя. Она тут же начала исправлять положение и оправдываться: «Аэродром маленький есть в Семязино, это рядом с городом. У нас в стране ведь воздушное пространство монополизировано государством, потому все частные перелеты привязываются к клубам ДОСААФ и для местных властей выглядят как перелеты авиамоделистов-любителей».
Все оторвались от своих записей и уставились на Галочку. Даже Инга, всегда невозмутимая и бесстрастная, явно была шокирована. Свой личный самолет. Да-а-а… недаром Галочка попросила записать ее под фамилией Решетникова. Явно вымышленной. Кто же она на самом деле? Кто он ее супруг?
Лариса не помнила и не слышала, что произошло. Только заливалась собака, крики какие-то и удары глухие, сильные по чему-то мягкому, стоны. Оказалось впоследствии, били… лежавшего на земле Стасика. Очнулась Лариса дома, в постели. Стасика привезли в местную больницу – перелом позвоночника в двух местах, череп проломлен, глаз выбит, сломаны все ребра… Оперировали его в Москве… Домой вернулся через восемь месяцев, когда у Ларисы уже началась первая зимняя сессия в училище.
Суздаль. Зима. Воскресное утро. Разложив этюдник, она стоит на возвышении позади торговых палат и заканчивает работу маслом. Сзади подходит высокий мужчина в огромной меховой шапке. Любуется. Ему нравится картина, нравится русская девушка в шерстяном платке и валенках. Как-то интуитивно он понимает, что она не такая, как большинство живописцев на Арбате или на Воробьевых горах. Она рисует для себя, не на продажу. Вот она отходит немного назад, издалека сравнивает свою церковь с оригиналом. Прищуривается. Бережно заворачивает кисть в грязную промасленную тряпку. Достает из рюкзачка термос – пошел пар – и пьет, вытянув трубочкой губы, чтобы не обжечься, дует, дует на горячий сладкий чай.
Мужчина, а зовут его просто Глеб, сам не заметил, как завел с ней разговор.
– Девушка, а скажите, в чем вот секрет? Вот смотрю, как вы чай пьете, и размышляю – почему, когда горячо, люди дуют, а когда холодно, тоже ртом руки обогревают – отчего так?
Лариса задумалась.
– Наверное, от того, что из уст наших можно сказать самые прекрасные, самые лучшие слова… И они же, те же уста, могут исторгнуть самую непристойную брань, самые обидные и горькие слова. Можно так и эдак – инструмент один, а работать