Рев раздался над вершинами берез да сосен. Лапа когтистая к носу крючковатому потянулась. Только обхватили шею Агафии из воздуха взявшиеся руки, из одних костей состоявшие! Вывалился из ступы зверь, но напала на Бабу-ягу орлица. Засверкали перед лицом старухи уродливой когти острые и перья светло-коричневые. Осерчала та, хлопнула по крылу сильному – и ослабло оно! Упала Агафия-птица на дерево, ветром давнишним пополам переломанное, обернулась волком и по лесу за ступой припустилась. Бросила старуха что-то вниз. Не сразу княжна опасность почуяла. Как коснулись лапы зеркальца Бабы-яги, начала под телом светло-серым гора расти хрустальная! Заскользил зверь вниз. Как ни старалась Агафия, не могли когти волколака тело тяжелое остановить. Росла и росла твердь прозрачная, словно капля росы. Перевернулась уже княжна на спину. Все деревья лесные в глазах хороводы завели… Пропали ступа с пленницей из виду. Лишился зверь чувств.
Глава 12
Жалость – со слезами, а доброта – с мозолями.
Пословица
Когда княжна в чувство пришла, то увидела лица с узкими косыми глазами, как из оклада иконы, из платка зеленого выглядывавшее. Воик и кередка нашли подругу свою! Но нет. В горнице ничего знакомого не было. И мечтать не смела Прасковья о таких подушках пуховых да постели широкой! На палке над девицами горели дыры черепа лошадиного. Агафия резко подняла голову с колен Бортэ и села.
– Мы в Новом Волчке?
– У Ягини, – ответила кередка бодро и довольно.
Подбодрить хотела. Плохо вышло. Обе это поняли.
– Как же она вас с Воиком поймала?
– Пф! – фыркнула Бортэ. – Воик в избе во сне сил набирается. Ему еще нас выручать.
– Ты меня не послушалась!
– А коли Ягиня не в лесу живет? Мне бы хоть знать, где ты нас дожидаешься. Я далеко летела. В бой не вступала. Приблизилась, когда ты с горы хрустальной вниз покатилась. Подобрали тебя… куколки! Вроде тех, которых я в Светлоровске у детушек малых видела. Положили они тебя в возок низкий да длинный, петухами черными запряженный. Я все за вами летела, смотрела на волка серого неподвижного. Ох, долго путь длился! Явились мы на широкий двор, вокруг частокол, на каждом бревне череп светящийся. Посреди изба – большая, нарядная, только на лапах куриных. Унесли тебя куклы в горницу. Я вокруг повертелась, мышью обернулась – мой-то нож при мне. Забралась в дом – а он внутри палатами оказался! В одной светлице окна ставнями загорожены, а на двенадцати цепях мужик тощий – только кости кожей и обтянуты – висит. Глаза злые и бесцветные. Загремел звеньями ржавыми, позвал меня: «Принеси, волколак, три ведра воды! Утоли жажду мою!» А я ему: «Как же я это сделаю? Мышь ведро не поднимет!» Он тогда просить принялся: «Поищи у Бабы-яги от цепей моих ключи. Коли волю получу – что угодно для тебя сотворю!» Знать, сила есть. Стала бы такая хозяйка мелочь какую на цепях в своей избе держать?
– Бортэ, ты же