смущенно смотрясь утром в зеркало в ванной и причесываясь.
Однажды в конце января Томас пригласил меня прогуляться после обеда, и мы пошли тропой, которой всегда ходил почтальон. Когда шли вверх по скользкой тропинке, нам встретилась пещера. Томас с интересом слушал, как в детстве мы там играли. У меня была роль индейца, который проигрывал ковбоям. Пещеру я ненавидела: там было холодно, темно и сыро.
Чуть дальше деревья заканчивались и тропа вела через заснеженный простор. Мы остановились полюбоваться открывающимся видом. И тут, к моему удивлению, появился герр Майер, возвращавшийся в долину с гор. Он попросил меня подождать их и присмотреть за почтовой сумкой. Ему срочно нужно было уладить какое-то дело, на что потребовалась помощь Томаса.
Мы как раз миновали деревья, когда мужчины от меня ушли. Я взобралась на скалу, выступавшую из снега, и села на сумку герра Майера, защищаясь от холодного камня.
Оберфальц лежал подо мной, в долине, я отчетливо видела каждый дом. Наш с большим двором сзади, стоявший в углу площади, был одним из самых высоких. С моего обзорного пункта – скалистой обнаженной породы – он выглядел чистеньким и искрящимся. Никто не знал, что творилось в каждом из этих крохотных образцовых домов. На безоблачном небе сияло солнце, припекая меня в многослойной одежде, будто пирог с начинкой. Я прикрыла глаза, положила голову на колени и погрузилась в сон.
Разбудил меня Томас, погладив по руке.
Под лучами послеполуденного солнца его синие глаза казались бездонными.
– А герр Майер ушел? – сонно спросила я.
– Да.
Щеки Томаса раскраснелись, а глаза странно блестели.
– Все в порядке?
Томас заколебался.
– Да… то есть нет. То есть я хочу вас о чем-то попросить.
Он оглянулся на тропу, потом посмотрел на меня. И зарделся. Открыл было рот, хотел что-то сказать, глянул вниз на долину и рассеянно прикрыл рот рукой.
– О чем вы хотите попросить? – немного помолчав, спросила я.
– Можно… я хочу сказать… вы не возражаете… нет, можно вас поцеловать?
– Ой, – от неожиданности опешила я, с восторгом и страхом чувствуя, как загорелись щеки. – Я никогда раньше ни с кем не целовалась.
Воспоминания о Шляйхе, тершемся губами о мои губы и просовывавшем язык сквозь мои стиснутые зубы, напомнили о себе, но я их оттолкнула.
То был не поцелуй.
Томас нахмурился, словно почувствовал, что я вспомнила.
– Ладно, ладно, я подожду. Может, когда-нибудь вы согласитесь. Я просто думаю, какая вы замечательная.
Он снова покраснел и посмотрел вниз, в долину, на Санкт-Мартин.
– Я? Замечательная? – пробормотала я и залилась румянцем.
Я не привыкла к похвалам, но он пристально смотрел на меня серьезными глазами, и стало понятно, что он не шутит.
Последнее время я все больше думала о Томасе и пришла к выводу, что лучше его в жизни никого не встречала. С каждой нашей встречей он казался мне все красивее. Я была ему благодарна за доброту, но считала, что он меня просто жалеет.
– Я