Ещё никогда дочь Полянского не видела мужчину голым. Без капли стеснения рассматривала Ивана.
Это немая сцена длилась недолго. Иван протянул Евгении кружку. Та взяла её дрожащими руками. А он отвернулся и пошёл в комнату.
Евгения так и простояла с кружкой до утра. Даже не пошевелилась. Наутро отец подошёл к дочери. Она со слезами на глазах рассказала о ночном происшествии. Вместе пошли в комнату, где разместили кузнеца.
Там сиделка надевала на Ивана чистую одежду.
– Высушила вот, – как будто оправдывалась та, – мокнет всё время. Может, ещё парочку рубах? Не справляюсь с этими. Ночью потеет меньше, вот и сохнет ночами одежда-то.
– Выделю, – пробормотал Пётр Николаевич. – Ты скажи лучше, он глаза открывает? Или ты спишь рядом с ним?
– Не открывает! Дышит громко, кашляет иногда. И всё. Я же наблюдаю беспрестанно. Ну, может, когда отвлекусь на переодевание или по нужде. В лицо-то не луплюсь всё время.
– Ну-ну, – пробормотал Пётр Николаевич и обратился к дочке: – А тебе, лисонька, нужно не ночами шастать, а спать. От стольких бессонных ночей и не такое померещится.
– А что случилось-то? – испуганно прошептала сиделка. – Неужто душа его погулять выходила?
– Не твоё дело! – грубо ответил Полянский. – Ты давай смотри за ним. А если погибнет, рядом с ним ляжешь.
Сиделка закивала, перекрестилась три раза и поклонилась Петру Николаевичу.
Прошептала:
– Всё сделаю, Пётр Николаевич…
Когда вышли из комнаты, Евгения ещё раз всё рассказала отцу. Но тот уже слушал, улыбаясь. Гладил по огненной дочкиной голове.
– Совсем ты чудная стала, Евгенька. Ну ей-богу! Сказок наслушалась. На ночь запру тебя в комнате, чтобы спала, а не шастала по дому. Так и с ума можно сойти, не спать столько. Я сам ночью прослежу. Обещаю.
Евгения кивнула.
– Запри, – прошептала она, – страшно мне папенька. А вдруг у него на уме что будет? Я и закричать не смогу.
Пётр Николаевич посмотрел на дочь с тревогой в глазах.
– Вот поэтому и запру тебя от греха подальше. А то и впрямь набросится на тебя. Да ещё и без одежды. Господи! Только сейчас до меня дошло, чего натерпелась ты, лисонька, ночью. Надо было меня позвать.
На ночь в гостиную Пётр Николаевич выставил сторожа. Евгеньку запер в комнате. Просыпался Полянский всегда раньше слуг. Когда спустился вниз, сторож храпел.
Пётр Николаевич растолкал его и стал бранить.
Ругался громко. Пообещал высечь.
– Да я вот только прилёг, – шептал сторож виновато. – Ну что в пустоту-то смотреть. Тихо в доме. Заперто всё. Только глаза под утро и прикрыл.
Но Пётр Николаевич не унимался.
Пока Полянский ругал сторожа, пришла сиделка. Комната Ивана находилась близко к гостиной. Когда оттуда послышался крик, Полянский тотчас оказался рядом.
На лавке Ивана не было.
Сиделка перестала кричать и причитать,