за её волосами, за руками и пальцами, стойко терпя оскорбления и приступы ярости титаниды Иохении по любому своему неосторожному движению. Целых две луны рабыня тщательно ухаживала за своей госпожой, старательно возвращая ей женский блеск и красоту.
Однажды ближе к вечеру злость хозяйки за очередное болезненное ощущение во время массажа после дневного оздоровительного сна вылилась в ярость, и окончилось всё для рабыни поркой. Бедняжку нещадно высекли на скамье во дворе дома, а за этим избиением издали случайно наблюдал Инохий и с сжимающимся от внезапно возникшей жалости сердцем слышал вопли молодой женщины.
– Теперь у себя полежи и правильно работать научись!
Титанида Иохения грозно крикнула вслед, когда двое рабов, облив водой исполосанную кнутом спину рабыни, потащили провинившуюся женщину к ней в лачугу и бросили там на лавку, захлопнув дверь.
После заката солнца, пользуясь наступившими сумерками, Инохий, предварительно сбегав к лекарю за нужными снадобьями, пробрался в лачугу рабыни. Он не понимал, зачем так жестоко была избита эта женщина.
– Такого точно не заслужила она, – думал юноша, – жестока матушка очень. Участились приступы ярости её в последнее время.
Подходя к лачуге, до слуха Инохия доносились тихие стоны рабыни, а когда неслышно вошёл, то увидел в полутьме лежащую лицом вниз полураздетую молодую женщину, на спине которой запеклись вздувшиеся тёмные полосы крови. Её лицо было отвёрнуто от входа и она жалобно всхлипывала. Инохий опустился рядом на колени, расправил и накрыл спину страдалицы смоченной лекарствами тканью. Рабыня встрепенулась, подняла и повернула лицо к юноше. Увидев сына госпожи, она вскочила со скамьи с гримасой боли на лице, прикрывая обнажённую грудь обеими руками, но Инохий еле прижал к её губам открытую ладонь и быстро зашептал:
– Тебя умоляю, тише, никто знать не должен, что здесь я!
Рабыня кивнула в знак согласия и села на скамью. Лекарская ткань свалилась с исполосованной женской спины, и юноша с молодецкой ловкостью подхватил её, не дав упасть на грязный земляной пол рабской лачуги.
– Вылечит тебя это, – пояснил он, обратно накладывая ткань с заживляющим снадобьем ей на раны спины, – а теперь примотать это надо к тебе, не сваливалось лекарство дабы.
Он распахнул плащ и размотал со своего пояса длинный кусок ткани, которым робко обмотал рабыню, стараясь не смотреть на её тело и не дотрагиваться руками до тёплой кожи женщины. Он не брезговал, было иное, он просто боялся впервые дотронуться до женщины с необъяснимой для себя дрожью неискушённого юноши. Рабыня это заметила и еле улыбнулась, ей пришёлся по душе этот наивный трепет невинного мальчика, в котором просыпается мужчина при виде женщины. Она была значительно старше его, но в матери никак не годилась.
– Еды и питья принёс я тебе, – юноша снял с плеча из-под плаща