нечистая, боялась. На утро собрал священник все пожитки свои, запряг лошадь и был таков. Поняли люди, что уходить надо из тех мест, не даст им житья Марилька. Так и ушли жители, побросав свои дома и все нажитое. Отстроили деревню заново, а нечисть озерную стороной обходят.
– Жалко ее. – пропищала Анька.
– Руки она сама на себя наложила-то. Сама участь выбрала.
Машка зевнула:
– А я вот думаю нет ее там давно. Целый век прошел.
– Есть, – выдохнул Михалыч. – Никуда не делась, ни она, ни ее ненависть.
– Так а народ причем? – спросил я. – Ее же возлюбленный бросил. И вроде как она его утянула в озеро с лодки? Должно пройти проклятие.
– Устал я от вас, мальцы. – прокряхтел Михалыч. – Уж больно умные вопросы задаете. Откуда знамо на что она на нас осерчала? Нет ей покоя не иначе. Плачет и воет она дни напролет вися на ветках ивы, глядя вниз на свое отражение. Погибель тому, кто приблизится к озеру.
Глава 3
Через два дня охотники ушли. В дальний поход до глубокой осени отправились девятнадцать мужчин. Среди них было и несколько моих ровесников, и я был крайне расстроен, что не ухожу с ними. Провожать их вышли все жители.
Дети и жены обнимали своих отцов и мужей, кто-то тихо плакал. Собаки рвались в лес, натягивая поводки. Сумки и рюкзаки были набиты провизией, снастями и капканами. У каждого из-за спины выглядывало ружье, а на суровых лицах уверенность и твёрдость.
Отец поцеловал и спустил с рук сестру, потрепал меня по голове:
– Береги их, Яр. Вверяю их тебе.
– Сберегу. Себя сам береги. – кивнул я, сдерживая ком в горле. Нельзя показывать слезы.
На матери не было лица. Она держалась как могла. Никогда отец не оставлял нас надолго. Он прижал ее к себе, что-то зашептал на ухо, а потом крепко поцеловал в губы. Та смущенно зарделась.
Он еще раз обернулся и помахал нам на прощание. Мы стояли пока не затих лай собак, и только потом разошлись по домам.
Мать сразу возложила на меня часть отцовых обязанностей – колоть дрова, текущий мелкий ремонт дома и уход за скотиной. Каждое утро я вставал и шел в сарай – сыпал курам зерно в кормушки, менял воду. Проверял и очищал гнезда от помета, добавлял солому если было нужно. Поросенка кормили болтушкой из того, что оставалось после ужина и запаренным зерном. Чистил у них я обычно вечером, таская ведра с навозом на общую кучу за пределами деревни.
Анька без отца сразу сникла и грустила, а я не знал, как ее развеселить. Михалыч расхворался как назло и почти не выходил на свою завалинку чтобы развлечь нас своими сказками. Я иногда забегал к нему – относил то пироги, то краюху свежеиспеченного хлеба.
– Новости есть какие? – спрашивал он каждый раз. – Дошли до стоянки?
Я только качал головой.
Охотники взяли с собой голубей, однако ни одного голубя еще не прилетало.
Чтобы хоть как-то отвлечься самому от невеселых мыслей я начал мастерить конуру. Собрал по сараям ненужные доски,