было быть железным, при том еще и без электроники. Едва танк приблизился к остовам инженерных машин, застывших в неестественных для них положениях, тут же перегорела радиостанция, а в приборе ночного видения пошла рябь.
Эрих слегка загнул костюм химзащиты, глянув на часы на запястье. Понял, что хуже различает цифры. Глаза заливала неизвестная выделившаяся жидкость, а под кожаным ремешком уже были видны красные зловещие нарывы, какие до этого были только по его плечам. Расползались от погон и ремня. Неровно выдохнув в противогаз, он приказал держаться пролесков, ожидая, что деревья взяли весь удар на себя, посадили на себя всю радиационную пыль, и лесные дорожки будут несколько чище, чем грязные обочины с кучей разорванной атомной бомбардировкой техники.
– Не пожалели же… – с ужасом возмущался Юрген, оглядывая скомканные как лист бумаги перевернутые санитарные микроавтобусы. – По уходящим били… По медикам, по раненным ракетами били!
– Это война, сержант. – сурово заключил командир, а у самого точно так же скреблись на сердце кошки. – Бомбы не взрываются только над врагом. Ни наши, ни их бомбы.
Он надеялся, что в одном из таких конвоев он никогда не найдет своих детей и жену. Надеялся, что они успели спастись и отойти в деревни или хотя бы в места, где не было стратегических объектов. НАТО не скупилось на применение тактических ракет, поняв, что прорвать оборону Восточного Блока без этого не выйдет. Война в миг стала слишком сложной, и потому зачахла. Не было более яркой и сильной точки, чем ядерный взрыв, большего оружия не было. Остались, как вспоминал слова одного физика Эрих, только палки да луки. Осталась сила простого пороха, что ждал своего часа в кишках Т-72.
В очередной раз промерив фон внутри танка, и получив данные, что до начала войны показались бы фатальными, Юрген медленно поднял резиновую маску на лоб так, чтобы было видно только его подбородок и покрасневшие, облезшие губы. Он понял, что командир смотрит на него с сожалением.
– Все слишком плохо, товарищ лейтенант? – наигранно равнодушно спросил Даймлер, закурив.
– В пределах допуска. – соврал тот. – Пока еще в пределах допуска, сержант.
У железнодорожного переезда, гусеницами утопив в грязь несколько тел, превращеные уже в лоскуты, танк вальяжно перевалился через пути и резко повернул на запад. Опрокинутый товарный вагон с углем стал настоящей радостью, ибо всего на несколько мгновений, но вместо раскисшей жирной земли под гусеницами наконец стало твердо. Стали глухо ухать небольшие опаленные кусочки ископаемых, стало хоть немного радостно, и под резиновыми масками промелькнули вымученные улыбки. Плотный и вспотевший Тилль, чуть припустив рычаги, дал волю танку. Теперь он практически не держал его. Машина, плавно, чтобы растянуть момент, проехала засыпанный участок, и снова, по самый верх катков, нырнула в фонящее болото. В побитых и замаранных триплексах был дождь. Над бронированной крышкой этого