посмотри на него, Юрген. – рукой в перчатке танкист указал на француза. – Ты правда хочешь тратить на него пулю?
Трясясь, как лист от шквального ветра, французский вертолетчик склонился лбом к полу и скрючился в неестественную позу, все еще держа руки над головой ладонями к вооруженному и озлобленному танкисту, что клялся его убить. Даймлер все не решался стрелять, хотя раз за разом для принятия решения прокручивал у себя в голове все те сцены, что успел увидеть, как в момент, так и после ядерных взрывов. Вспоминал сгнившие тела в грязи, вспоминал детей на площадях, что так и не успели эвакуироваться на разорванных взрывом автобусах. Вспоминал штабеля застывших танков, внутри которых был фарш, и понимал, что еще немного и разложившимся фаршем станет и он, и его командир и механик Тилль. Его руки затряслись, но не от холода, не от трусости, а от чудовищной ярости, которая давила его как пресс, только из-за флажка на их форме. Он считал, что они тоже были виноваты, считал, что эти твари недостойны своей жизни, потому что позарились на жизни других. И для себя он был прав.
– Я убью его… Я клянусь, я убью его… – практически плача от бессильной злобы божился сержант. – Я… убью…
– Он умирает, Юрген. – утешительно сказал командир. – А его напарник уже мертв. Тебе станет легче, если ты отправишь его на тот свет на час раньше положенного?
– Я… – шмыгая носом, бормотал тот в шланг противогаза. – Я… у… убью…
Стало видно, что челюсть под противогазом затряслась, а линия прицеливания автомата медленно переместилась с обезображенной французской головы на плитку пола. Словно обжигаясь, сержант вдруг откинул автомат в сторону и уже не скрываясь заревел навзрыд. Он ведь потерял вообще все, что у него было. Семью, страну, друзей и… свое будущее. По-отечески обняв своего наводчика, Эрих сам чуть не пустил скупую солено-желчную слезу, но все же не решился спускать взгляда с француза, который мерно разгибался, но продолжал трястись. Жить ему оставалось недолго. Он сгорал от радиации.
– Я не могу его убить… – словно в бреду, шептал сержант. – Я не смогу…
– Все хорошо, парень. – прихлопнул его по спине командир. – И в этом ты молодец. Ты молоток, Юрген. Ты молоток… – не слишком нахально отодвинув его от себя, Соннеман вручил ему свой автомат, украдкой скосившись на тот, что был на полу. – Держи. Сторожи выход, а я здесь со всем разберусь. Ты сможешь?
– Д… да. – практически не соображая, бормотал тот. – Я справлюсь.
Автомат звенел ремнем настолько часто, насколько часто не стрекотал танковый пулемет. Парня колотило не то от схваченной лучевой болезни, не то от пика нервозности, что он сейчас пережил. Перед ним был живой враг, а он не пустил пулю! И за это корил себя. Но по-другому, вероятно, никогда и не смог бы. Вот так, видя лицо, чувствуя человеческое тело перед собой, которое вскоре станет просто осоловевшей и остывшей куклой… Это бросало его в холодный пот и в дрожь. Он навряд ли мог вот так, смотря в глаза, отнять даже вражескую жизнь. Его учили стрелять по танкам. Его не учили стрелять