вежливо, но в то же время уверенно, пожалуй даже жёстко, отвёл руку Гризобаля.
– Во-первых, не Павел Сергеевич. Я открою вам секрет, Гризобаль. Это Василий. – Хендерсон прикусил губу (sic!), как бы не решаясь произнести дальнейшее. – Василий… Фёдорович. Он сейчас спит.
– А в чём дело, почему он спит?
– Дело в том, мой друг, что Павел Сергеевич счищал масло. Двенадцать дней без перерыва и практически без остановки счищал обыкновенной столовой ложкой обыкновенное сливочное масло с блюдец. С обыкновенных общепитовских блюдец. До чистоты. До блеска. Счистил. Вы понимаете, Гризобаль? Что это означает?
– Я понимаю, – понимающе произнёс Гризобаль.
Признаться в непонимании, что было бы правдой, ему было неловко.
– Пойдёмте пить пиво, Хендерсон, – предложил он. – Пусть Павел Сергеевич поспит. – Полчаса ему достаточно?
…
– Дмитрич, я сам ничего не понял.
– Я же сказал, и не поймёшь. Значит тебе это, наверное, не нужно. А понимание придёт потом.
…
Но не всё оказалось так просто. Ровно в двенадцать пополудни на городской ратуше забили колокола. Это могло означать только одно: где-то в городе занялся пожар.
Хендерсон отставил недопитый бокал и поднялся.
– Увы, мой друг, пиво мы с вами выпьем следующий раз. Нет дыма без огня, как говорится.
– Оставьте свои банальности, Хендерсон, – дружелюбно сказал Гризобаль. – Я спокойно допью свою порцию и пойду на поиски. А вы можете убираться к чёрту.
Хендерсон с улыбкой помахал Гризобалю пальцами и направился к барной стойке. На высоком табурете, положив нога на ногу, сидела роскошная мадемуазель, потягивая через трубочку белого цвета напиток.
– Пожар, бэби, – Хендерсон слегка шлёпнул мадемуазель по аппетитно выступающей попке. – Ты идёшь? Мы разобьёт город на три сектора. Сектор А, Б, и Ц. Тебе какой нравится?
– Я возьму сектор Ц, – ответила мадемуазель. – Гризобалю дадим А и Б. Обойдёмся без вас. Вы Хендерсон?
– Хорошо, – Хендерсон довольно покивал головой. – Я Хендерсон. И я тогда возьму себе сектор Д. Ты очень милая, бэби.
Мадемуазель достала из сумочки помаду и принялась красить губы. Хендерсон вскользь, чуть коснувшись, поцеловал её куда-то в область мочки уха и пошёл в сумерки города, на звуки неумолкающего набата.
Город неистовствовал, все искали место пожара. Бургомистр срочно составлял текст приказа о мобилизации.
«Учкуду-ук, три колодца…» – неслась со сцены любимая песня Хендерсона.
В центре маленького двора, обрамленная с тыльной стороны городской баней и симпатичными двухэтажными жилыми домиками по бокам, была выставлена небольшая сцена. Заезжий маг-чародей, смуглый до черноты, с барашками упругих волос на голове, самозабвенно пел про Учкудук. Хендерсон не мог устоять. Он подошёл, переступая через ноги сидящих прямо на земле детишек, облепивщих пространство вокруг сцены, поднялся на сцену и трижды расцеловал мага. Зрители жахнули аплодисментами. Такого зрелища им ещё не доводилось видеть. Это было почище «Оскара». Тлетворное влияние, злые происки. Метемпсихоз.
«Кто