часа сидела там на камне, пока отпустило. Ступить не могла.
– Без палочки шла? – спросил Казик.
Гелиному возмущению не было предела.
– Чтобы я, с палочкой?!
Лучше умрёт, чем с палочкой на людях, ясно.
– Спортсмены после травмы ходят с палочкой. Даже на костылях ходят, и ничего.
– Не надо меня с кем-то сравнивать! Я – это я. Меня не надо сравнивать!
Очень мило поведала: «У нас был в гостях дипломат, из Белой Монтанны. большой Дон Жуан. Так он ко мне даже не подходил. Он говорил: «Какая королевская стать! Даже боюсь с ней флиртовать». Геля рассказала это так естественно, что не сразу стал понятен посыл: «Я такая королева, у меня такая стать, я недосягаемая, даже для дипломатов-донжуанов».
– Завтра 4-е декабря, церковный праздник. Введение во храм Анны, матери девы Марии, – сообщила Геля, когда они проходили мимо церкви.
– Введение во храм самой Марии, – поправил Казик.
– Нет, Анны. Её тоже вводили.
И Геля изложила довольно закрученную историю о том, как это введение происходило. Обычно энергично спорящий Казик, на этот раз не нашёлся с ответом. Невежество Гели в данном случае оказалось настолько вопиющим, что он решил смолчать. Единственный вывод, который он сделал – и на солнце бывают пятна.
«Узнаёшь мелодию? – спросила Геля. – Для меня это очень дорогая мелодия». У неё на телефоне звучала во время вызовов красивая, но простенькая тема в исполнении скрипичного ансамбля. «Нет, – ответил Казик, – не узнаю». «Это Шопен, «Летящие голуби». Казик ничего не понял, что за шутка, какие «Летящие голуби»? На днях он показал Геле ноты своих любимых 20-й и 4-й прелюдий Шопена, которые собирался разучить. Геля тогда посмотрела и сказала: «Да, эту помню прелюдию. А эту нет, не помню». А тут – какие-то «летящие голуби. «Это не Шопен, – с сомнением сказал Казик. – Держу пари, что не он. Ты что, не слышишь? Такая музыка не может быть Шопеном». Геля, поняла, что опростоволосилась, но не сдалась. «Это 5-я прелюдия, – немного упрямо заявила она. – Просто нумерация другая, не как в классических сборниках». Казик не стал цеплять самолюбие подруги.
Геля же, придя поздно вечером к себе, срочно позвонила сестре. «Элька, посмотри в Интернете, «Летящие голуби», Шопен, разоблачения». Это подлог, это не Шопен?» Разумеется, оказалось, никаких «Летящих голубей» у великого композитора не имелось. Стыд она почувствовала мельком, досаду испытала сильную. Досаду от того, что её так легко и явно подловили.
При этом Казик с удовольствием отмечал Гелины женские достоинства, например, что она стройна и фигура у неё выше всяких похвал. И что под свитером угадывается, великолепная грудь, а в меру пухлые алые губы вполне притягательно, казалось, сияли в полумраке прихожей, когда они собирались выходить на улицу и, одевая куртки, стояли совсем близко.
А Геля пришла к выводу, что их дружба с Казиком достигла такого уровня, что пора товарища просветить, чем конкретно она болеет. «Я сообщу ему об этом завтра. Обязательно в первой половине дня и обязательно у него в доме, а не на прогулке. Он так лучше