Миша, вся наша братия пишет по ощущению и велению, то сердца, а то и вовсе голодного желудка. Меня, Миша, увлекает окружающая жизнь с простым бытом. А пытаюсь запечатлеть видение, которым любуюсь не один год, а одним словом, это – Русь нашу, дорогую и любимую всем моим сердцем. Ты, вот, посмотри, только взгляни на блики на вечерней речной глади, – как хороша каждая веточка ивы, как камыши стоят, словно вечные богатыри из русских былин. Живу в России, и надышаться не могу. Велика Родина наша, Миша. Какая хорошая доля – быть русским! – Коровин выпил залпом весь коньяк, и стряхнув серебряный кубок, живо посмотрел на Врубеля, – а, что, Миша, нам заночевать здесь? Луна полная, лес на мильон шалашей у реки, провизия есть, а? Соглашайся, потом только работа начнётся. Мосье Таньон, присоединяйтесь, за Русь нашу коньяку дерябните по-вашему, по-французски, и айда шалаш мастерить.
В то время Таньон уже слез со своего пьедестала и, подворачивая рукава, показывал на речку. – Moule, moule!3
– Что это с ним? – Коровин внимательно наблюдал за французом.
– Это он ракушки съедобные хочет найти, – Врубель, отлично понимающий Таньона, крикнул в его сторону, – Monsieur Tanion, amenez-le! On va faire une halte ici!4
Через пару часов уже сидели перед разожженным по всем правилам костром. Коровин частенько оставался один на природе, поэтому, когда начал складывать шалаш из березы да ольхи, Врубелю, который без помощников никак не обходился, новый знакомый открылся многосторонним талантом. Мастер был несказанно рад интересной встрече. Будто время остановилось, и здесь, и сейчас оказаться ему сам Бог велел.
Коровин же, глядя на двоих, почёсывал затылок и ужасался, как Врубель на пару с французом уплетают речные ракушки. Достают из природного, покрытого мхом, домика слизняка и прямёхонько в рот укладывают, запивая остывшим от прохлады вечера Шабли.
– Миша, а ежели скрутит, или, того хуже, до места не доедем вовсе, как ты свои работы представишь? – вдруг засмеялся во весь голос Коровин.
– Не скрутит! – моментально парировал Врубель, – посмотрел бы ты, как в Париже всяких гадов употребляют в пищу, нам и не снилось такое! Вкуснота! Не поймёшь ты Костя, вам всё б картошку в пепле грызть, – успевший к моменту знакомства с первым русским импрессионистом объездить пол Европы, Врубель был настоящим эстетом во многих делах.
– Ты картошку нашу не сильно-то обижай! – Коровин палкой выкатывал мелкие плоды исконно французского овоща поближе к себе на влажную от сырого вечера траву, – с сыром да колбасами – картошка к любому столу хороша.
Через полчаса разгорячённого коньяком да яствами Коровина потянуло купаться.
– Миша, бросай француза, айда в речку!
– Я с вами, – так и не научившийся пить по-русски Таньон раскачивался, держась за собранный Коровиным берёзовый шалаш.
– Куда тебе! Костёр береги, мосье!
Врубель уже снимал обувь и светящуюся при лунном свете тонкую рубашку. Коровин, смотря на красные шрамы в области груди,