французским акцентом: «Мосье Таньон, на службе у мосье Мамонтова много лет. Если что надобно, скажите». Это был даже в сидячем положении рослый человек, скорее, старик, с густыми светлыми волосами, и всегда с одинаково добрым выражением лица.
– Enchantee1, – ответил Врубель без намёка на русский акцент. Языки ему всегда давались с легкостью, так что уже годам ко времени поступления в гимназию он свободно говорил на французском, итальянском, а латынь так просто обожал. Извозчик посмотрел на мастера с удивлением, и с этого момента говорил с особым удовольствием только на своём родном языке в присутствии Врубеля.
К вечеру, растрясённые двуколкой по россейским дорогам, подъехали к берегу, где располагалось небольшое здание речной станции. На переправе почти никого не было, оттого еще более ясно был заметен одинокий силуэт с мольбертом.
– Monsieur Tanion, arretez ici s`il vous plait2, – Врубель слишком долго был один, и теперь всё яснее понимал, что его душа требует общения, особенно с людьми искусства.
Несмотря на голоса вокруг себя, человек с мольбертом даже не обернулся и не сдвинулся с места, а всё продолжал стоять и делать наброски. Работал акварелью, на размытом фоне горизонта вырисовывались точечными движениями очертания реки. Сочетание чётких деталей и плавных масштабных предметов в тёмных, непривычных для этого стиля оттенков, порадовало мастера. Врубель задумчиво немного наклонил голову вбок, и, вытянув палец, прищурил глаз. «Пропорции стандартные, но формы интересные, да и сюжет детальный».
– Вечер добрый, – сделав ещё шаг вперед, заглянул в лицо пишущему, – не нужна ли помощь какая в такое время, осведомиться хотел. Врубель Михаил Александрович я. В Москву направляюсь, а вернее, в Абрамцево близ Москвы.
Пишущий будто проснулся.
– Абрамцево? Неужели? Какая удача! А я уж приспосабливался ночевать под открытым небом, пропустил последний паром. Коровин Константин Алексеевич. Очень приятно. И вдвойне, ведь я тоже направляюсь в Абрамцево, Савва Иваныч собирает друзей, а я вот вас что-то не припомню.
– Я…я первый раз, по приглашению Мамонтова, – Врубель почувствовал себя гимназистом-первокурсником перед выпускником.
– Ну и хорошо ведь! Когда отбываете? И вправду место имеется! – он взглянул на старого извозчика, который уже усаживался поудобнее на деревянное сиденье, беря в руки потрёпанные вожжи, – ну, если вас сам Мамонтов пригласил, значит, вы ему приглянулись, и поверьте мне, наступает в жизни вашей всенепременно светлая полоса, потому как Савва Иванович заботится о людях искусства, как о детях своих, а уж тем более к кому Таньона направляет. Мосье Таньон! Бонсуа! Это я, мосье Коровин! – Врубель с Коровиным подошли к двуколке.
Таньон, не меняя позы, скосился на Коровина.
– Как же вы здесь один оказались? Неужто экипаж отъехал без вас? – Врубелю страсть как хотелось продолжить общение с собратом по искусству, выглядевшим его ровесником.
– Тут чудеса, если не чепуха, – Коровин весело полез в холщёвую сумку и неожиданно