на ногу, а шарманку пристроил на пол рядом с собой.
– Потому что пиво мы любим. Чипсы мы тоже любим…
– Вот и вали один.
Галиель поднялся, разминая шею руками, и подошел к окну.
Хватит, думал он, глядя на Лондон, затянутый густым, тяжелым туманом. Хватит пустых, бессмысленных посиделок; хватит улыбок и дружеских похлопываний по плечу; хватит анекдотов за чашкой кофе; хватит звонков не по делу; душевных изливаний; фотографий племянников, поступивших в королевский колледж и на службу во флот ее величества; хватит присылать и отправлять идиотские картинки через мессенджеры. Хватит. Николас мне не друг. Он мне не ровня. Да, это так. Но поэтому ли ты теперь повторяешь как заведенный «хватит»? Нет. Николас мне враг. Опасный, возможно самый опасный враг, какой только может быть. И моя цель – уничтожить. Последовательно. хладнокровно. Без сожалений… мне нужен перерыв. Полгода здесь – это долгий срок. Я начинаю привыкать к ним. А за привыканием следует и симпатия. Я превращаюсь в Жуна. Галиель прислушался к себе. Нет, люди есть люди. Они по-прежнему значат для него не больше, чем уличные псы, прибившиеся сзади, лебезящие, прижавшие хвост. Но если пса этого чесать за ухом, кормить с ладони, пустить в дом, обустроить для него угол, выучить командам… сможешь ли ты после такого выкинуть его на улицу, Галиель?
Он резко обернулся и гаркнул:
– Николас враг!
От неожиданности Жун выпучил глаза.
– Ты чего орешь? С ума сошел?
Галиель быстро подошел к столу и навис над ним, упершись ладонями в столешницу.
– Может быть ты забыл, для чего мы здесь? – сказал он.
Жун спокойно выдержал сверлящий взгляд друга и ответил.
– Нет, не забыл. Сядь, пожалуйста. И не ори.
Галиель, опустившись в кресло, устало потер веки.
– Мы уничтожим его, ты ведь это понимаешь? – сказал он. – Мы уже делаем это. Болезненно. Мучительно. Так убивают ядом. А ты…
Дверь открылась, и в ее проеме робко показалась голова Голдфилда. Галиель полоснул по ней взглядом, и она мгновенно исчезла.
– Я позову! – раздраженно крикнул Галиель, помолчал, успокаиваясь, а затем продолжил:
– А ты ведешь себя так, будто он тебе друг.
– Так и есть.
– Брось! Не думал, что мне когда-нибудь придется говорить тебе такое, но с друзьями так не поступают. Он враг. Считай его врагом, относись к нему как к врагу, смотри на него только через эту призму, и никакую другую. Я могу ему улыбаться. Могу пить с ним эль по субботам. Могу одной рукой дружески сжимать его плечо, а второй – сыпать яд в бокал с пивом. Я – могу. А вот ты… Жун, ты умный человек, ты умней меня, я признаю это. Я, если по совести, никогда с этим и не спорил. Но ты наивен. Ты инфантилен и наивен. Ты можешь рассуждать о тонких материях, цитировать их и наших философов, но ни черта не способен просчитать дальше, чем на один короткий шаг. Ты эмпатичен, поэтому лыбишься как идиот при виде Николаса, он тебе нравится, вот ты и лыбишься. Он становится тебе другом. Другом, которому ты втыкаешь нож в спину. В спину, Жун! Ты! Другу! Пока ты не видишь этого ножа в своей руке, ты знаешь