концов, побеждал – мой дом, мой уголок был готов!
После ссоры с отцом я лежал и с особой силой накручивал эти картины, как вдруг на краешек тахты присела мама. Она была в старенькой, стиранной много раз ночнушке, а ее поредевшие волосы, заметно поседевшие у корней, были прихвачены костяным гребешком.
Мама сказала, что не стоит так мучить себя, и завела разговор об отце, какой он хороший семьянин: не пьет, не курит, не ругается, хотя на его долю выпали такие испытания, какие не каждый выдержит. Она рассказала, как он убежал из-под расстрела и скрывался от немцев по селам, пока не пришли наши… Мама говорила спокойно, как тысячу раз пережитое, передуманное и почти отложенное в «музейную» память, но иногда ее голос наполнялся влагой.
Оказалось, что папа убегал по той же дороге, по которой мы после «Огонька» орали про группу «Центр»… Я, конечно, не знал об этом, но все же…
Потом она рассказала о страшном послевоенном голоде, как раз когда родилась Оля, и об «искусственном» (так она называла) голоде тридцатых годов, и о том, как и кого раскулачивали…
Мне было трудно осмыслить все это, но обида на отца как-то отступила… А с нею и мысль об уходе из дома.
Я просто сбил топчан и перебрался ночевать в сад, чтобы видеть звезды. Ну, а вскоре услышал, что Юля беременна…
Глава 5 Лунный свет
Глава пятая Лунный свет
1
Первого мая мы, как всегда, пошли на демонстрацию. День был теплый, солнечный, и наша школа двигалась нарядной, шумной колонной через весь город к главной площади. А, когда все остановились для общего построения, ко мне подошел знакомый из параллельного класса и предложил отпраздновать в их компании. Я подумал и согласился. Как раз в кармане была трешка. Димон еще у кого-то взял деньги и объяснил, как к нему добираться.
Это оказалось недалеко от центра. Когда после демонстрации я вошел в довольно просторный двор, то увидел ребят и девочек из других классов. Со многими я был почти не знаком, а некоторых видел впервые. Из нашего класса не было никого.
Мы с трудом установили в одной комнате столы и лавки, чтобы все разместились, а в коридорчике девочки раскладывали на тарелки нарезки и салаты. Отсюда же был выход во двор, выложенный половинками бэушного кирпича и укрытый аркой винограда.
Домашние напитки в затертых бутылках быстро повергли всех в нокдаун, а потом стало так шумно и весело, что упали последние барьеры. Ребята кричали, толкали друг друга, а девочки хохотали, визжали и, естественно, стреляли глазками.
Меня попросили рассказать анекдот. Я вспомнил, как в озере, в Африке, завелся крокодил, откусывающий у купальщиков мужское достоинство. После этого у тех, кто выскакивал на берег, голос становился тонким и писклявым. А когда об этом предупредили шедшего к озеру негра, тот рявкнул: «Я сам крокодил!», искупался и ушел, как ни в чем не бывало. Зато после него вылез главный крокодил и пропищал: «Негров больше не пускать!»
Я старался говорить разными голосами, и, когда закончил, от хохота кто-то перевернул стакан с самогоном.