царил полумрак, её редко протаплипавали, хотя сегодня на моё счастье, в камине горели угли. Правда, огонь едва теплился и был отгорожен экраном от остальной комнаты, но камин давал немного света и немного тепла, вполне достаточно, чтобы разглядеть очертания предметов и не замёрзнуть насмерть.
В какой-то момент я медленно перевела взгляд с двери, ведущей в коридор, на зеркало, что стояло у двери. Я едва могла разглядеть своё отражение. Там, из глубины на меня смотрела незнакомка. Быть может, потому, что я до сих пор не видела себя в верхней одежде. Моё воображение вновь принялось дорисовывать те движения, которых не было, потому я даже поверила в то, что там, в зеркале живёт моя сестра-двойняшка. Глубоко под гладкой поверхностью, напоминающей водную гладь. Там в глубине может жить только утопленница. Как та девушка, что похоронена под плитой в саду. Быть может, там в саду злая тётя похоронила мою сестру близнеца?
Всё, что я могла видеть с такого расстояния, то бледное лицо своего отражения. И я от души не пожелала своей сестре приходить в этот грустный дом, пусть даже и в виде призрака. Я не хотела вглядываться в отражение, и не только потому, что боялась разрушить иллюзию о несуществующей близняшке, но и потому, что я не хотела, чтобы эта девочка в зеркале была похожа на меня. Будь я красивым ребёнком, быть может, тётя относилась бы ко мне лучше. Да, она бы стала жестокой только в момент, как я стала бы расти, и могла бы составить конкуренцию её дочерям – не только грубоватой Элизе, но и признанной красавице Джорджиане. Но сейчас, пока я была ребёнком, я была вещью, и люди заботятся о тех вещах, которые красивы, лишь только такие страшные произведения, как я, ссылаются на чердаки от глаз долой. Быть может, служанки давали бы мне тайком пирожки, сострадая моему положению, а тётя, замечая это, сыграла бы роль Спасительницы для Несчастного Дитя. Внезапная мысль о том, что люди не столько следуют своим желаниям, сколько примеряют на себя то одну, то другую роль, показалась мне почти шокирующей и слишком оригинальной и я отложила её в памяти на дальнюю полку, чтобы обдумать её позже.
Я сползла с кровати и подошла к камину. Кто-то раньше говорил мне, что зимняя одежда мешает холоду проникнуть к телу, но также мешает и теплу, потому после того, как ты оказался в тепле, следует скорее раздеться. Я стащила наконец с себя пальто, а капор уже давно сполз с моей головы и болтался на завязках вокруг шеи. После отодвинула каминный экран и протянула руку к огню. Когда руки и всё тело начало щипать и колоть иголками, пока возвращалась чувствительность, я снова тихо заплакала. Быть может, думала я, теперь мои пальцы на руках и ногах отморожены, придёт врач и отрежет их.
Этот жуткий вечер затянулся, но я вовсе не жаждала наступления нового дня. Мне хотелось, чтобы всё стало по-прежнему, но ничего прежним стать не могло. И какая-то часть моей души ликовала от этого: больше не придётся разыгрывать этот спектакль из почтительности, а тётя прекратит притворяться доброй даже перед самой собой. У меня мелькали мысли о Джоне и даже какие-то тени стыда от того, что я вовсе не думаю о судьбе исчезнувшей