собственной душой ради иллюзии контроля?»
Морвейн отвернулся, словно борясь с внутренним противником. «Ты не понимаешь… Всё это ради большего блага. Иногда для сохранения порядка требуются темные дела.»
«Истинный порядок не строится на страданиях невинных,» – заключил Люциан, закрывая глаза и готовясь к худшему. «История помнит героев, а не тиранов.»
Морвейн медленно подошёл к столу, на котором аккуратно лежали инструменты его зловещего ремесла. Среди них его внимание привлекла деревянная дубинка с металлическими шипами – созданная для того, чтобы причинять боль, не оставляя конца пыткам. Этот выбор мог означать разницу между мгновенным исповеданием и длительной агонией.
Моргана, наблюдая за ним сквозь пространство и время, телепатически и насмешливо процедила: «Не дай себе заблудиться в лабиринте своих методов, Морвейн. Помни, что каждый инструмент должен служить цели, а не удовлетворению твоего честолюбия.»
Морвейн склонился, и его голос стал леденящим: «Понимаешь ли ты, мой мученик, что моё терпение иссякло? Мои методы… они убедительны,» – медленно, с обещанием боли, он поднял дубинку.
Люциан, закрыв глаза, ответил через стиснутые зубы: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях перед тобой.»
«О, как трагично,» – Морвейн усмехнулся, видя в этом вызове лишь ещё одну возможность для жестокости. «Но позволь мне показать тебе, что такое истинные страдания. Ты узнаешь их на вкус, прежде чем мы закончим.»
«Посмотрим, как долго ты ещё сможешь терпеть», – сказал Морвейн с холодной усмешкой, возвращаясь к Люциану. Он осторожно прижал шипы дубинки к пальцу пленника и медленно увеличил давление. Хруст сопровождался ужасающим криком, который эхом разносился по стенам пещеры, усиливаясь мрачным эхом.
Затем Морвейн перешёл к более изощрённым методам. Он взял мелкие стальные зажимы, каждый из которых был предназначен для особо чувствительных мест. Начиная с кончиков пальцев и постепенно продвигаясь вверх по руке, он закреплял каждый зажим с прецизионной жестокостью художника. С каждым новым зажимом крики пленника становились всё более отчаянными, но Морвейн не обращал на это внимание, наслаждаясь процессом.
Все это время Морвейн внимательно следил за состоянием своего пленника, контролируя каждую деталь процесса, чтобы убедиться, что пленник остаётся в сознании и способен испытывать каждую боль. Его целью не было убийство, а сломать волю пленника, заставить его говорить. Этот допрос был искусством мучений, в котором Морвейн являлся непревзойдённым мастером.
Тем временем, в его сознании разверзлась бездна, и голос Морганы раздался холодным эхом: «Ты медлишь, Морвейн. Артефакт должен быть нашим. Ускорь процесс, не заставляй меня ждать».
«Терпение, великая Моргана, – мысленно парировал Морвейн. – Искусство пытки требует времени. Он скоро сломается, и тайны его уст прольются рекой перед тобой».
«Твои муки должны были завершиться вчера. Я требую результатов, не извинений.